Full-text resources of CEJSH and other databases are now available in the new Library of Science.
Visit https://bibliotekanauki.pl

Results found: 16

first rewind previous Page / 1 next fast forward last

Search results

help Sort By:

help Limit search:
first rewind previous Page / 1 next fast forward last
1
Content available remote

Głogi, gnoje, grady, grochy– północnokresowe formy Liczby mnogiej

100%
Mędelska J.
LingVaria : Półrocznik Wydziału Polonistyki UJ poświęcony zagadnieniom języka i językoznawstwa
|
2010
|
issue 1(9)
115-124
EN
The article presents unusual plural forms of nouns excerpted from various publications printed in Polish in Republic of Lithuania (the years 1919−1940). The changes of grammatical number are not so typical for the studied language as changes of grammatical gender, but they also are worth attention of lin-guists. Characteristic changes of a number may be observed mostly in Polish influenced by Lithuanian. The most common are uses of plural instead of singular. In the group of 72 unusual grammatical forms 51 nouns were used in plural. Most of these uses (75%, 38 examples) has Lithuanian origin, which dif-fers from Polish in a way that different classes of nouns function as pluralia tantumand some of Polish singularia tantummay inflect for number.
2
Publication available in full text mode
Content available

Specyficzne warianty języków narodowych: polski północnokresowy i niemiecki nadwołżański. Perspektywy badań porównawczych

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2015
|
vol. 39
EN
Particular variations of national languages: Polish Northern Kresy dialect and Volga German. Prospects for comparative studyThe author addresses particular language codes: Polish Northern Kresy dialect and Volga German. These varieties of their respective national languages evolved in unusual circumstances. Both were located outside of their home ethnic territory and occurred mainly in the form of extensive linguistic islands.Two varieties of Polish Northern Kresy dialect took shape in the lands of presentday Lithuania, Belarus, and Latvia. Voluntarily moving to the cities and smaller towns of the Grand Duchy of Lithuania, Poles carried with them the Polish language, which eventually was assumed by the local upper echelons, who by Polonizing produced a particular local cultural dialect. In the second half of the nineteenth century, Lithuanian and Belarusian peasants began to take up this dialect. In this manner, compact Polish language areas developed beyond the northeastern ethnic border, in other words, the areas of Northern Kresy dialect. Both varieties of the Polish language developed in the Russian Empire, where they were subjected to Russification. Once again they were drawn into the orbit of a strong Russian influence after World War II. On this basis, a new Northern Kresy cultural dialect took shape in the Lithuanian Soviet Socialist Republic.Volga German dialects, which can be categorized as transferred dialects, arrived in the Volga region in the eighteenth century with settlers from different parts of Germany, and underwent modifications in the new locale, consisting mainly of the mixing of different dialects. These evolved for a long time in isolation, from the Russian environment, from other varieties of the German language used in many places in Russia, as well as from literary German. At the end of the nineteenth century, they were officially subjected to Russification. They were again Russified (Sovietized) in the 1920s and 30s. In the Soviet period, a peculiar cultural dialect developed, based on the dialects of Volga German.The author discusses the points of contact and divergence in the history of Volga German and Polish Northern Kresy dialect, indicating possible directions for comparative research. Specyficzne warianty języków narodowych: polski północnokresowy i niemiecki nadwołżański. Perspektywy badań porównawczychAutorka zajmuje się szczególnymi kodami językowymi: polszczyzną północnokresową i niemczyzną nadwołżańską. Są to odmiany języków narodowych, które rozwijały się w niezwykłych warunkach. Oba znajdowały się poza terytorium etnicznym i występowały głównie w postaci rozległych wysp językowych.Polszczyzna północnokresowa ukształtowała się na ziemiach dzisiejszej Litwy, Białorusi, Łotwy w dwóch odmianach. Polacy dobrowolnie przenoszący się do miast i miasteczek Wielkiego Księstwa Litewskiego przenieśli na te tereny język polski, który z czasem przejmowały miejscowe warstwy wyższe, polonizując się i wytwarzając specyficzny miejscowy dialekt kulturalny. W II połowie XIX w. dialekt ten zaczęli przejmować chłopi litewscy i białoruscy. W ten sposób powstały zwarte obszary języka polskiego za północno-wschodnią granicą etniczną, czyli gwary północnokresowe. Obie odmiany polszczyzny rozwijały się w Imperium Rosyjskim, gdzie poddawane były rusyfikacji. Ponownie trafiły w orbitę silnego oddziaływania języka rosyjskiego po II wojnie światowej. W Litewskiej Socjalistycznej Republice Radzieckiej na ich podstawie ukształtował się nowy północnokresowy dialekt kulturalny.Dialekty niemieckie Powołża należą do gwar przeniesionych, trafiły nad Wołgę w XVIII w. wraz z przybyszami z różnych stron Niemiec, na nowym miejscu uległy modyfikacji, polegającej głównie na wymieszaniu poszczególnych gwar. Długo rozwijały się w izolacji zarówno od rosyjskiego otoczenia, jak i od innych odmian języka niemieckiego, używanych w wielu punktach Rosji, a także od niemczyzny literackiej. Pod koniec XIX w. drogą administracyjną poddano je rusyfikacji. Ponownie rusyfikowano je (sowietyzowano) w latach 20. i 30. XX w. W okresie radzieckim na bazie dialektów niemiecko-nadwołżańskich ukształtował się swoisty dialekt kulturalny.Autorka omawia punkty styczne i rozbieżne w historii niemczyzny nadwołżańskiej i polszczyzny północnokresowej, wskazując możliwe kierunki badań porównawczych.
3
Publication available in full text mode
Content available

Rosyjskie skrótowce porewolucyjne w pierwszych radzieckich słownikach dwujęzycznych

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2010
|
vol. 34
EN
Russian post-revolutionary abbreviations in the first bilingual Russian dictionariesThe process of real expansion of abbreviations started at the end of 19th century and it developed tremendously in 20th century. The process of creating abbreviations in Russian became active after World War I and suddenly became widespread particularly in the post-revolutionary period. At that time abbreviations were created spontaneously and in a disorganized way, yet numerous creations were commonly used. The period of time during which they were used was usually short, compare: ОСОАВИАХИМ (= Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству). In most cases they were names of political parties, combat, revolutionary, social and other organizations, for instance: волисполком, военкомат, ревком. This characteristic type of Russian lexis was very troublesome for Polish intellectuals who were trying to code the Polish Russian language, i.e. specific, language code with many Russian and Soviet idioms that was used by the Polish living in the Soviet Union during the post-revolutionary period. Attempts to standardize abbreviations were reflected in translation dictionaries (Polish-Russian and Russian-Polish) published in Moscow in the 30s of 20th century. Русские послереволюционные аббревиатуры в первых советских двуязычных словаряхПроцесс настоящей экспансии аббревиатур начался в конце XIX столетия и продолжался, продвигаясь большими темпами, в ХХ веке. В русском языке аббревиация сильно активизировалась после первой мировой войы, особенно бурно распространялась в ранний послереволюционный период. В то время аббревиатуры образовались спонтанно, стихийно, неупорядоченно, но – несмотря на это – многие подобные образования попадали в общенародный обиход. Как правило, их жизнь быстро обрывалась, ср. ОСОАВИАХИМ (= Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству). В основном это были названия политических партий, боевых, революционных, общественных и др. организаций, напр.: волисполком, военкомат, ревком. Этот характерный слой русской лексики доставлял много хлопот польским интеллигентам, пытавшимся кодифицировать советский польский язык, этот особый, сильнорусифицированный и советизированный языковой код, используемый поляками, проживавшими в СССР в межвоенный период. Попытки нормализовать образования аббревиатурного типа нашли отражение в переводных словарях (польско-русском и русско-польском), выпущенных в Москве в 30-е годы ХХ в.
4
Publication available in full text mode
Content available

Prasa radziecka wydawana w latach 30. XX w. w Republice Niemców Powołża. Wprowadzenie do zagadnienia i uwagi o języku

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2014
|
vol. 38
EN
The soviet press in the Volga German Autonomous Soviet Socialist Republic in the 1930s. Introduction to the topic and remarks regarding languageThe author presents in brief the most significant facts from the history of Germans in Russia (from the Manifesto of Catherine II through the formation of the Volga German Autonomous Soviet Socialist Republic), outlining on this background the activities of the German language press in the Russia and in the early Soviet Union, with a primary focus on the so-called new ethnicities policy and its consequences for the German minority.In the 1920s and 1930s in the VG ASSR, publication of books, textbooks, brochures, documents and reports in German began on a massive scale, especially press and propaganda materials. The new ethnicities policy of the Soviet authorities naturally boiled down to the rapid and proper indoctrination of ethnic minorities, "educating" them in the spirit of communist ideology. For the Bolshevik party newspapers were instruments of comprehensive propaganda and agitation.Until the mid-1920s, over 70 periodicals were published in German in the entire USSR. In the Volga German Republic, 21 newspapers were published in German, including the specialized Wolgadeutsches Schulblatt, Sei Bereit, Rote Jugend, but mainly press for the canton, the kolkhoz or sovkhoz level, and even papers for machinists (Tempo. Bolschewistisches Alltägl. Bulletin, Lenins Weg). Frequently the periodicals were published in Russian alongside a German-language version, e.g. Трудовая правда and Arbeiterwahrheit, as well as publications in Russian only, including Вперед к победе.The journalists' qualifications were very low. Periodicals frequently contained reports by "rabkors" (worker correspondents) and "selkors" (village correspondents), people for whom only very recently had been quite far removed from pouring out their thoughts on paper. The pages of the papers reflected the degradation of the German language used in the USSR, its mixing with Russianisms, especially Sovietisms, including peculiar acronyms (e.g. Ambar, Arbuse, Batrake, Otlitschnik, Partorg, Smytschka, Rote Tafel, Schwarze Tafel, KK der AP(B)SU, KVA der ASSR der WD, MTS). Prasa radziecka wydawana w latach 30. XX w. w Republice Niemców Powołża. Wprowadzenie do zagadnienia i uwagi o językuAutorka przedstawiła pokrótce najważniejsze fakty z historii Niemców rosyjskich (od Manifestu Katarzyny II po powołanie Autonomicznej Socjalistycznej Republiki Radzieckiej Niemców Powołża), zarysowując na tym tle dzieje prasy niemieckojęzycznej w Rosji i wczesnym ZSRR. Skupiła się głównie na tzw. nowej leninowskiej polityce narodowościowej i jej konsekwencjach dla mniejszości niemieckiej.W latach 20. i 30. XX w. w ASRR NP zaczęto masowo drukować po niemiecku książki, podręczniki, broszury, dokumenty, sprawozdania, zwłaszcza zaś materiały propagandowe i prasę. Nowa polityka narodowościowa władz radzieckich sprowadzała się oczywiście do szybkiego i sprawnego indoktrynowania mniejszości narodowych, „wychowywania” ich w duchu ideologii komunistycznej. Dla partii bolszewickiej gazety były zbiorowym propagandystą i agitatorem. Do połowy lat 20. XX w. drukowano w całym ZSRR ponad 70 periodyków niemieckojęzycznych. W Republice Niemców Powołża wydawano 21 gazet w języku niemieckim, m.in. specjalistyczne „Wolgadeutsches Schulblatt”, „Sei bereit”, „Rote Jugend”, głównie jednak prasę kantonową, kołchozową, sowchozową, a nawet gazety ośrodków maszynowych („Lenins Weg”, „Tempo. Bolschewistisches Alltägl. Bulletin”). Często wydawano gazety w języku rosyjskim i ich wersje niemieckojęzyczne, np. „Трудовая правда” i „Arbeiterwahrheit”. Wychodziła też prasa w języku rosyjskim, m.in. „Вперед к победе”. Kwalifikacje dziennikarzy były niskie. Gazety nagminnie zamieszczały relacje tzw. „rabkorów” (korespondentów robotniczych) i „sielkorów” (korespondentów wiejskich), ludzi do niedawna bardzo dalekich od przelewania myśli na papier. Na łamach prasy odzwierciedliła się degradacja języka niemieckiego w ZSRR, jego zaśmiecenie rusycyzmami, zwłaszcza sowietyzmami, w tym osobliwymi skrótowcami (np. Ambar, Arbuse, Batrake, Otlitschnik, Partorg, Smytschka, Rote Tafel, Schwarze Tafel, KK der AP(B)SU, KVA der ASSR der WD, MTS).
5
Publication available in full text mode
Content available

Język rosyjski przełomu lat 20. i 30. XX wieku w krzywym zwierciadle trzech słowników przekładowych

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2016
|
vol. 40
EN
The Russian Language of the 1920s and 1930s in the Distorting Mirror of the Three Translational DictionariesThe author compares key word entries of three translational dictionaries: Russian-German, Russian-Polish, and Russian-Lithuanian. These are moderately-sized dictionaries published about 1930. For their respective authors (a German, a Pole, and a Lithuanian), Russian was not their native language, and yet they each mastered it wonderfully, having spent part of their lives in the Russian Empire and in the USSR.The dictionaries studied were compiled in a period of unprecedented growth in new Russian lexis. Lexical resources expanded rapidly due to violent socio-political changes and the new phenomena they brought about that needed to be named, as well as the concomitant, equally dynamic scientific and technical advances, which also caused a sub­stantial increase in new lexis. The level of difficulty in constructing a list of key words was increased by the lack of current Russian definition dictionaries at the time.The author has shown that the editors of the Russian-German and the Russian-Polish dictionaries, that appeared in Moscow, included abundant neologisms: the most variegated Sovietisms (e.g., агитпункт, cоциал-предатель), scientific and technical vocabulary (авиация, автомобиль), acronyms (нэп, Главрепертком), as well as borrowings from the national languages of the USSR (арык, аул). At the same time, the Russian-Lithuanian dictionary published in Kovno (Kaunas) does not include a single Sovieticism, no acronyms, no “Soviet” orientalism, even a suprisingly modest showing of scientific and technical lexis (merely a few percent of the resources included in the Moscow dictionaries). This dictionary includes numerous archaic and regional vocabulary units (e.g., чаемый, чапыжник), omitted in the remaining dictionaries.These dictionaries present a false picture of the Russian vocabulary of the 1920s and 1930s. Whereas the Kovno (Kaunas) lexicographer reflected lexis that was to a large degree anachronic, belonging to another, irrevocably past era, the Moscow lexicographers were overzealous in the inclusion of political neologisms, often quite fresh, impermanent, even “for a day,” overloading the list with the code of the new authorities disproportionately. Język rosyjski przełomu lat 20. i 30. XX wieku w krzywym zwierciadle trzech słowników przekładowychAutorka porównuje siatki haseł trzech słowników przekładowych: rosyjsko-niemieckiego, rosyjsko-polskiego i rosyjsko-litewskiego. Są to słowniki średniej wielkości, opublikowane na przełomie lat 20. i 30. XX w. Dla ich autorów (Niemiec, Polak, Litwin) rosyjski nie był językiem ojczystym, opanowali go jednak doskonale, spędziwszy część życia w Imperium Rosyjskim i ZSRR.Badane słowniki powstawały w okresie niebywałego przyrostu nowej leksyki rosyjskiej. Zasoby słownikowe powiększały się szybko z powodu gwałtownych przemian społeczno-politycznych i wywołanych przez nie nowych zjawisk, które należało nazwać, oraz ze względu na towarzyszący im równie dynamiczny postęp naukowo-techniczny, także powodujący znaczny przyrost nowej leksyki. Skalę trudności w konstruowaniu siatek haseł powiększał brak w owym czasie aktualnych słowników definicyjnych języka rosyjskiego. Autorka wykazała, że redaktorzy słownika rosyjsko-niemieckiego i rosyjsko-polskiego, które ukazały się w Moskwie, obficie włączali leksykę neologiczną: najrozmaitsze sowietyzmy (np. агитпункт, cоциал‑предатель), słownictwo naukowo-techniczne (авиация, автомобиль), skrótowce (нэп, Главрепертком), a także pożyczki z języków narodów ZSRR (арык, аул). Tymczasem w słowniku rosyjsko-litewskim wydanym w Kownie nie ma żadnego sowietyzmu, żadnego skrótowca, żadnego „radzieckiego” orientalizmu, zaskakująco skromnie jest w nim reprezentowana leksyka naukowo-techniczna (zaledwie kilka procent zasobów umieszczonych w słownikach moskiewskich). Słownik ten zawiera bardzo dużo słownictwa przestarzałego i regionalnego (np. чаемый, чапыжник), z którego pozostali słownikarze słusznie zrezygnowali.Badane słowniki prezentują fałszywy obraz słownictwa rosyjskiego lat 20. i 30. XX w. Leksykograf kowieński odzwierciedlił leksykę w znacznym stopniu anachroniczną, przebrzmiałą, z innej, bezpowrotnie minionej epoki, słownikarze moskiewscy zaś nadgorliwie wprowadzali polityczną leksykę neologiczną, nierzadko bardzo świeżą, nieutrwaloną, „jednodniową”, przeciążając siatki kodem nowej władzy i naruszając proporcje.
6
Publication available in full text mode
Content available

Refleksy regionalnych cech (orto)graficznych i fonetycznych w ćwiczeniu stylistycznym ucznia Adama Mickiewicza

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2012
|
vol. 36
EN
Reflections of regional spelling and phonetic features in Adam Mickiewicz's student's exerciseThe article analyses peculiar spelling and phonetic features found in a short stylistic exercise written by Adam Mickiewicz's student in 1820/1821, i.e. during the young poet's employment in a district school in Kaunas. An exercise of just two pages shows numerous characteristic features of written Polish within the territories of the Northern Borderlands in the first quarter of the 19th century. Only graphic, spelling and phonetic aspects were discussed in the said article. As far as spelling is concerned, the following is included: an innovatory use of the letter j (more frequent within the Borderlands than within other regions), conservative, with respect to other works printed within the territory of the Borderlands, preservation of the letter x in a native noun form and frequently observed mixing of the z and ż graphemes in other manuscripts and prints. As regards characteristic spelling features, attention is drawn to the archaic, compared to the period's practices, one-word spelling of prepositions with separate words (for example: aprzez; aposuwaiąc się), writing infinitives with a final -dź (for example: bydź), based on pseudo-etymology, as recommended by O. Kopczyński, but fought against by other grammarians as well as an incorrect phonetic transcript within the consonant group: scieszką. The said phenomena are also visible in other works created within the territory of Northern-Eastern Borderlands. The written work of Adam Mickiewicz's student also reflects the characteristic features of pronunciation of the Northern Borderlands: cases of equating long e with short e (for example: zmieysca, drzemiący), pronouncing short o instead of long o (for example: chłod, mogł, naprzod, swoy), lowering the articulation of u to o (okazało się 'ukazało się'), ę // ą fluctuations (kręg), replacing vowel a with a vowel o (pogorek), introducing nasal ę in the place of eń (uwięczony), sharpening ś and ź in consonant groups (for example: spiewaniem, trzezwieią), sharp pronunciation of the vowel ń before cz (pomaranczowym, konczy) and characteristically soft ć in the final sound (ukazująć się). The characteristic features of spelling and phonetics found in A. Mickiewicz's student's work are also known from manuscripts of the great master and his closest surroundings. Следы провинциальных ocoбeннocтей в области графики, орфографии и фонетики в письменном упражнении ученика Адама МицкевичаВ статье анализируются (орфо)графические и фонетические ocoбeннocти краткого упражнения по стилистике, написанного учеником Адама Мицкевича в 1820/1821 г., т. е. во время работы поэта учителем районной школы в Каунасе. Сочинение, состоящее всего из двух страниц, отражает характерные свойства письменного варианта севернокрэсового польского языка первой четверти XIX в. В статье анализируются только графические, орфографические и фонетические свойства. Среди графических свойств – это: новаторское употребление буквы j (чаще встречавшееся на севернокрэсовых землях, чем в других областях Польши), консервативное на фоне других работ, напечатанных на севернокрэсовых землях, сохранение буквы х в исконных словах, а также нередкое в севернокрэсовых рукописях и печатных изданиях неразличение букв z и ż. В области орфографии обращает на себя внимание архаичное – на фоне обязывающих правил – слитное правописание предлогов с самостоятельными словами (напр.: aprzez; aposuwaiąc się), основанное на псевдоэтимологии право- писание инфинитивов с конечным -dź (напр.: bydź), рекомендуемое O. Копчинским, но не принимаемое другими грамматиками, а также ошибочная фонетическая запись в консонантной группе: scieszką. Указанные явления встречаются и в других произведениях, созданных на севернокрэсовых землях. Письменная работа ученика А. Мицкевича отражает также характерные свойства севернокрэсового произношения, а именно: случаи отождествления суженного гласного e с широким e (напр.: zmieysca, drzemiący), произношение пoлного o на месте суженного o (напр.: chłod, mogł, naprzod, swoy), понижение артикуляции u к уровню o (okazało się ‘ukazało się’), колебания ę // ą (kręg), за- мена гласного a гласным o (pogorek), введение носового гласного ę на место сочетания eń (uwięczony), отвердение ś и ź в консонантных группах (напр.: spiewaniem, trzezwieią), твердая артикуляция согласного ń в положении перед cz (pomaranczowym, konczy), а также особый мягкий согласный ć в абсолютном конце слова (ukazująć się). Особые свойства графики, орфографии и фонетики, встретившиеся в сочинении ученика А. Мицкевича, известны также по рукописям великого учи- теля и окружающих его лиц. 
7
Content available remote

Refleksy regionalnych cech (orto)graficznych i fonetycznych w wiczeniu stylistycznym ucznia Adama Mickiewicza

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2012
|
vol. 36
13-25
EN
The article analyses peculiar spelling and phonetic features found in a short stylistic exercise written by Adam Mickiewicz’s student in 1820/1821, i.e. during the young poet’s employment in a district school in Kaunas. An exercise of just two pages shows numerous characteristic features of written Polish within the territories of the Northern Borderlands in the first quarter of the 19th century. Only graphic, spelling and phonetic aspects were discussed in the said article. As far as spelling is concerned, the following is included: an innovatory use of the letter j (more frequent within the Borderlands than within other regions), con­servative, with respect to other works printed within the territory of the Borderlands, preservation of the letter x in a native noun form and frequently observed mixing of the z and ż graphemes in other manuscripts and prints. As regards characteristic spelling features, attention is drawn to the archaic, compared to the period’s practices, one-word spelling of prepositions with separate words (for example: aprzez; aposuwaiąc się), writing infinitives with a final ‑dź (for example: bydź), based on pseudo-etymology, as recommended by O. Kopczyński, but fought against by other grammarians as well as an incorrect phonetic transcript within the consonant group: scieszką. The said phenomena are also visible in other works created within the territory of Northern-Eastern Borderlands. The written work of Adam Mickiewicz’s student also reflects the characteristic features of pronunciation of the Northern Borderlands: cases of equating long e with short e (for example: zmieysca, drzemiący), pronouncing short o instead of long o (for example: chłod, mogł, naprzod, swoy), lowering the articulation of u to o (okazało się ‘ukazało się’), ę // ą fluctuations (kręg), replacing vowel a with a vowel o (pogorek), introducing nasal ę in the place of eń (uwięczony), sharpening ś and ź in consonant groups (for example: spiewaniem, trzezwieią), sharp pronunciation of the vowel ń before cz (pomaranczowym, konczy) and characteristically soft ć in the final sound (ukazująć się). The characteristic features of spelling and phonetics found in A. Mickie­wicz’s student’s work are also known from manuscripts of the great master and his closest surroundings.
XX
В статье анализируются (орфо)графические и фонетические ocoбeннocти краткого упражнения по стилистике, написанного учеником Адама Мицкевича в 1820/1821 г., т. е. во время работы поэта учителем районной школы в Каунасе. Сочинение, состоящее всего из двух страниц, отражает характерные свой­ства письменного варианта севернокрэсового польского языка первой четверти XIX в. В статье анализируются только графические, орфографические и фоне­тические свойства. Среди графических свойств – это: новаторское употребление буквы j (чаще встречавшееся на севернокрэсовых землях, чем в других областях Польши), кон­сервативное на фоне других работ, напечатанных на севернокрэсовых землях, сохранение буквы х в исконных словах, а также нередкое в севернокрэсовых рукописях и печатных изданиях неразличение букв z и ż. В области орфографии обращает на себя внимание архаичное – на фоне обязывающих правил – слитное правописание предлогов с самостоятельными словами (напр.: aprzez; aposuwaiąc się), основанное на псевдоэтимологии право­писание инфинитивов с конечным ‑dź (напр.: bydź), рекомендуемое O. Копчин­ским, но не принимаемое другими грамматиками, а также ошибочная фонети­ческая запись в консонантной группе: scieszką. Указанные явления встречаются и в других произведениях, созданных на севернокрэсовых землях. Письменная работа ученика А. Мицкевича отражает также характерные свойства севернокрэсового произношения, а именно: случаи отождествления суженного гласного e с широким e (напр.: zmieysca, drzemiący), произношение пoлного o на месте суженного o (напр.: chłod, mogł, naprzod, swoy), понижение артикуляции u к уровню o (okazało się ‘ukazało się’), колебания ę // ą (kręg), за­мена гласного a гласным o (pogorek), введение носового гласного ę на место сочетания eń (uwięczony), отвердение ś и ź в консонантных группах (напр.: spiewaniem, trzezwieią), твердая артикуляция согласного ń в положении перед cz (pomaranczowym, konczy), а также особый мягкий согласный ć в абсолютном конце слова (ukazująć się). Особые свойства графики, орфографии и фонетики, встретившиеся в со­чинении ученика А. Мицкевича, известны также по рукописям великого учи­теля и окружающих его лиц.В статье анализируются (орфо)графические и фонетические ocoбeннocти краткого упражнения по стилистике, написанного учеником Адама Мицкевича в 1820/1821 г., т. е. во время работы поэта учителем районной школы в Каунасе. Сочинение, состоящее всего из двух страниц, отражает характерные свой­ства письменного варианта севернокрэсового польского языка первой четверти XIX в. В статье анализируются только графические, орфографические и фоне­тические свойства. Среди графических свойств – это: новаторское употребление буквы j (чаще встречавшееся на севернокрэсовых землях, чем в других областях Польши), кон­сервативное на фоне других работ, напечатанных на севернокрэсовых землях, сохранение буквы х в исконных словах, а также нередкое в севернокрэсовых рукописях и печатных изданиях неразличение букв z и ż. В области орфографии обращает на себя внимание архаичное – на фоне обязывающих правил – слитное правописание предлогов с самостоятельными словами (напр.: aprzez; aposuwaiąc się), основанное на псевдоэтимологии право­писание инфинитивов с конечным ‑dź (напр.: bydź), рекомендуемое O. Копчин­ским, но не принимаемое другими грамматиками, а также ошибочная фонети­ческая запись в консонантной группе: scieszką. Указанные явления встречаются и в других произведениях, созданных на севернокрэсовых землях. Письменная работа ученика А. Мицкевича отражает также характерные свойства севернокрэсового произношения, а именно: случаи отождествления суженного гласного e с широким e (напр.: zmieysca, drzemiący), произношение пoлного o на месте суженного o (напр.: chłod, mogł, naprzod, swoy), понижение артикуляции u к уровню o (okazało się ‘ukazało się’), колебания ę // ą (kręg), за­мена гласного a гласным o (pogorek), введение носового гласного ę на место сочетания eń (uwięczony), отвердение ś и ź в консонантных группах (напр.: spiewaniem, trzezwieią), твердая артикуляция согласного ń в положении перед cz (pomaranczowym, konczy), а также особый мягкий согласный ć в абсолютном конце слова (ukazująć się). Особые свойства графики, орфографии и фонетики, встретившиеся в со­чинении ученика А. Мицкевича, известны также по рукописям великого учи­теля и окружающих его лиц.
8
Content available remote

O dublowaniu afiksów zaimkowych wyrażających nie- określoność (na materiale północnokresowym i ogólnopolskim)

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2013
|
vol. 37
515-526
EN
he present paper presents the results of a study of a number of pronouns, such as czyjkolwiekbądź ‘whose-ever’, jakikolwiekbądź ‘whichever’ and cośkolwiek ‘whatever’, jakiśkolwiek ‘whichever’, excerpted from various publications: books, brochures, textbooks, calendars etc., published in Polish in Kaunas (Republic of Lithuania) during the interwar period. These texts are then compared with publications printed in the whole of Poland, in an attempt to establish whether they belong to the so-called differential North Borderland regional expressions or are marginal forms used somewhere in Poland. In order to do this, the author has studied entries in Polish dictionaries, analysed quotation origins, researched the Polish digital libraries (digitalized Polish press from the interwar period) and cited testimonies known to her from North Borderland sources other than Kaunas interwar publications. The results of the study suggest that the studied structures are slightly more frequent in the North and East Borderlands as compared to the ethnic Poland, and in general they are rare and marginal in standard Polish. Both types of the analysed forms seem pleonastic: their subsequent pronominal affixes multiply their meanings and functions. The pleonastic nature of the ktokolwiekbądź ‘whoever’ type structure is obvious (-kolwiek and -bądź are synonyms, they indicate irrelevance of identification), and has been always condemned by prescriptivists. Ktokolwiekbądź and the affixes such as ktośkolwiek ‘whoever’ indicate indefiniteness, but each of them points to a different aspect of it: -ś denotes unknown identification, while -kolwiek conveys irrelevant identification. This kind of specific emphasis on indefiniteness, making it more precise, could have been useful at times. Nowadays, however, in many pronominal contexts, the -ś affix combines these two pieces of information: unknown identification and irrelevant identification, e.g. Daj to komuś ‘Give it to somebody [whoever – I don’t know to whom, and it does not matter who it is]’. The -śkolwiek component is no longer needed, and is gradually becoming extinct. In the North Borderlands, both types of the analysed forms seem to have some support in the foreign language systems to which the regional form of Polish used in this area has been exposed.
RU
втор рассматривает своеобразные местоименные дериваты типа czyjkolwiekbądź, jakikolwiekbądź и cośkolwiek, jakiśkolwiek, выписанные из различных изданий: книг, брошюр, учебников, календарей и т.п. материалов, опубликованных на польском языке в Каунасе (Республика Литвы) в период между мировыми войнами. Эти местоименные структуры рассматриваются на общепольском фоне с целью определить их принадлежность к т. н. дифференциальным северо-восточным провинциализмам или же к редким общепольским образованиям. Проверяются записи в толковых словарях польского языка, анализируется происхождение примеров, проверяется словарный запас, содержащийся в польских цифровых библиотеках (дигитализированная польская печать за межвоенный период), приводятся примеры из других (не каунасских) северо-восточных источников. Установлено, что в северо-восточном варианте польского языка исследуемые местоименные образования отличаются большей частотностью, чем в общепольском языке, но – в общем – они редки и менее значимы. Оба типа исследуемых образований имеют тавтологичный характер: их следующие друг за другом местоименные аффиксы дублируют свои значения и функции. Однако, в то время как тавтологичный характер структур типа ktokolwiekbądź очевиден (-kolwiek и -bądź – это синонимы, указывают несущественность идентификации), издавна порицаемый кодификаторами, аффиксы в структурах типа ktośkolwiek указывают, правда, неопределенность, однако каждый из них – другой ее аспект: -ś ‘идентификация неизвестна’, -kolwiek ‘идентификация несущественна’. Такого рода усиление неопределенности, ее уточнение иногда пригодно. В наши дни во многих контекстах местоименный аффикс -ś объединяет в себе информацию ‘идентификация неизвестна’ и ‘идентификация несущественна’, напр.: Daj to komuś ‘не знаю, кому, и мне все равно, кто это будет’.Таким образом, компонент -śkolwiek становится ненужным и постепенно выходит из употребления. В северо-восточном варианте письменного польского языка оба типа исследуемых образований получают некоторую поддержку в других языковых системах, с которыми находятся в постоянном контакте.
9
Publication available in full text mode
Content available

O dublowaniu afiksów zaimkowych wyrażających nieokreśloność (na materiale północnokresowym i ogólnopolskim)

100%
Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2013
|
vol. 37
EN
On doubling pronominal affixes indicating indefiniteness (based on north borderland and general Polish materials)The present paper presents the results of a study of a number of pronouns, such as czyjkolwiekbądź ‘whose-ever’, jakikolwiekbądź ‘whichever’ and cośkolwiek ‘whatever’, jakiśkolwiek ‘whichever’, excerpted from various publications: books, brochures, textbooks, calendars etc., published in Polish in Kaunas (Republic of Lithuania) during the interwar period. These texts are then compared with publications printed in the whole of Poland, in an attempt to establish whether they belong to the so-called differential North Borderland regional expressions or are marginal forms used somewhere in Poland. In order to do this, the author has studied entries in Polish dictionaries, analysed quotation origins, researched the Polish digital libraries (digitalized Polish press from the interwar period) and cited testimonies known to her from North Borderland sources other than Kaunas interwar publications. The results of the study suggest that the studied structures are slightly more frequent in the North and East Borderlands as compared to the ethnic Poland, and in general they are rare and marginal in standard Polish.Both types of the analysed forms seem pleonastic: their subsequent pronominal affixes multiply their meanings and functions. The pleonastic nature of the ktokolwiekbądź ‘whoever’ type structure is obvious (-kolwiek and -bądź are synonyms, they indicate irrelevance of identification), and has been always condemned by prescriptivists. Ktokolwiekbądź and the affixes such as ktośkolwiek ‘whoever’ indicate indefiniteness, but each of them points to a different aspect of it: -ś denotes unknown identification, while -kolwiek conveys irrelevant identification. This kind of specific emphasis on indefiniteness, making it more precise, could have been useful at times. Nowadays, however, in many pronominal contexts, the -ś affix combines these two pieces of information: unknown identification and irrelevant identification, e.g. Daj to komuś ‘Give it to somebody [whoever – I don’t know to whom, and it does not matter who it is]’. The -śkolwiek component is no longer needed, and is gradually becoming extinct.In the North Borderlands, both types of the analysed forms seem to have some support in the foreign language systems to which the regional form of Polish used in this area has been exposed. О дублировании местоименных аффиксов, указывающих неопределенность (на северо-восточном и общепольском языковом материале)Автор рассматривает своеобразные местоименные дериваты типа czyjkolwiekbądź, jakikolwiekbądź и cośkolwiek, jakiśkolwiek, выписанные из различных изданий: книг, брошюр, учебников, календарей и т.п. материалов, опубликованных на польском языке в Каунасе (Республика Литвы) в период между мировыми войнами. Эти местоименные структуры рассматриваются на общепольском фоне с целью определить их принадлежность к т. н. дифференциальным северо-восточным провинциализмам или же к редким общепольским образованиям. Проверяются записи в толковых словарях польского языка, анализируется происхождение примеров, проверяется словарный запас, содержащийся в польских цифровых библиотеках (дигитализированная польская печать за межвоенный период), приводятся примеры из других (не каунасских) северо-восточных источников. Установлено, что в северо-восточном варианте польского языка исследуемые местоименные образования отличаются большей частотностью, чем в общепольском языке, но – в общем – они редки и менее значимы. Оба типа исследуемых образований имеют тавтологичный характер: их следующие друг за другом местоименные аффиксы дублируют свои значения и функции. Однако, в то время как тавтологичный характер структур типа ktokolwiekbądź очевиден (-kolwiek и -bądź – это синонимы, указывают несущественность идентификации), издавна порицаемый кодификаторами, аффиксы в структурах типа ktośkolwiek указывают, правда, неопределенность, однако каждый из них – другой ее аспект: -ś ‘идентификация неизвестна’, -kolwiek ‘идентификация несущественна’. Такого рода усиление неопределенности, ее уточнение иногда пригодно. В наши дни во многих контекстах местоименный аффикс -ś объединяет в себе информацию ‘идентификация неизвестна’ и ‘идентификация несущественна’, напр.: Daj to komuś ‘не знаю, кому, и мне все равно, кто это будет’. Таким образом, компонент -śkolwiek становится ненужным и постепенно выходит из употребления. В северо-восточном варианте письменного польского языка оба типа исследуемых образований получают некоторую поддержку в других языковых системах, с которыми находятся в постоянном контакте.
10

Kajet ucznia Mickiewicza w świetle wileńskiej Grammatyki języka polskiego przez Maxymiliana Jakubowicza napisanej do użytku szkół przeznaczonej

100%
Mędelska J.
Język Polski
|
2013
|
issue 2
77-85
PL
W artykule przedstawiono analizę zapisów ortograficznych w pochodzącym z roku szkolnego 1821/1822 kowieńskim zeszycie ucznia Adama Mickiewicza oraz w uwagach poczynionych przez jego wielkiego nauczyciela, a także w innych rękopisach poety. Zbadano stosowanie liter i, y, j oraz grafemu x, podwajanie liter spółgłoskowych, zetymologizowaną pisownię bezokoliczników (np. bydź, kłaźdź), operowanie kropką nad z, używanie wielkich liter oraz pisownię łączną i rozdzielną, czyli najistotniejsze, kontrowersyjne i nie do końca uregulowane kwestie polskiej ortografii pierwszej ćwierci XIX w. Obserwacje te porównano ze stanem ortografii w wydanym w tym samym okresie wileńskim podręczniku Maksymiliana Jakubowicza, autora także pochodzącego z kresów północno-wschodnich. Analiza wykazała, że pisownia ucznia szkoły kowieńskiej była bardzo zbliżona do pisowni jego nauczyciela i odznaczała się pewnym chaosem w stosowaniu zasad, dość bezładnym ścieraniem się tradycji z nowoczesnością, czyli cechami charakterystycznymi dla ówczesnej inteligencji północnokresowej. Na tym tle gramatyk M. Jakubowicz, zmagający się z tymi samymi problemami, wyróżnia się większą świadomością językową i wynikającą z tego konsekwencją zapisów ortograficznych.
EN
The article presents an analysis of spelling in a Kaunas notebook from the school year 1821/1822 which belonged to Mickiewicz’s student as well as in notes made by the student’s great teacher and in other manuscripts written by the poet. The study concentrated on punctuation, the usage of letters i, y, j and grapheme x, doubling of consonants, etymologized spelling of infinitives (for example bydź, kłaźdź), using a dot over z, the usage of capital letters as well as writing words together or separately. All of the above are the most important, controversial and not entirely regulated problems of the Polish orthography of the first quarter of the 19th century. These observations were compared with punctuation and spelling presented in a Vilnian textbook, issued in the same period as the above book, which was written by Maksymilian Jakubowicz, an author who also came from Northeastern Borderlands. The analysis showed that spelling used by the student who attended a Kaunas school was similar to the spelling of his teacher-poet and that it was characterised by certain chaos in the usage of rules as well as incoherent clashing of tradition and modernity, i.e. characteristics typical of the Northern Borderlands intellectuals of that time. Compared with the above M. Jakubowicz, a grammarian who encountered the same problems, stands out as the one who had better language awareness and, as a consequence, consistency of spelling.
11

[recenzja:] Alicja Pihan-Kijasowa, Słownictwo z zakresu handlu w prozie Bolesława Prusa (na tle XIX-wiecznej leksyki handlowej). Studia,

100%
Mędelska J.
Język Polski
|
2014
|
vol. 94
|
issue 1
82-85
12
Publication available in full text mode
Content available

O potrzebie podjęcia badań nad radziecką wersją języków mniejszości narodowych byłego Związku Radzieckiego

63%
Cieszkowski M., Mędelska J.
Acta Baltico-Slavica
|
2010
|
vol. 34
EN
About the need to take up research concerning the Russian version of former Soviet Union’s national minorities’ languagesResearch on the so-called Polish Russian language of the interwar period, i.e. specific type of contemporary Polish used within the territory of the Russian empire in post-war twenties, has been successfully developing for 10 years. There were numerous articles published on this topic and recently the first two-volume monography came out.According to the authors of this article, it is worth using the experience of persons researching the Polish Russian language and taking up studies on Russian types of many other languages that were used in the Soviet Union during the early post-revolutionary period. It is in particular about languages of those national minorities that had their own countries outside the Soviet Union (for instance the Germans, French, Greek, Latvians and Finns). Thanks to the so-called Lenin’s national politics, introduced at the beginning of the twenties in relation to all nationalities residing in the Soviet Union, there was mass production of various documents, propagandist materials, books, school books with the mother tongue as the lecture language, didactic materials for institutions fighting illiteracy of adults etc. published in their mother tongue. Nowadays this entire publishing production is a great source reflecting the state of national languages of those days – languages that were impregnated with various Russian and Soviet idioms, abounding in strange new-coined words. Some of the above changes are presented by the authors on the example of the German Russian language of the post‑revolutionary period. O необходимости исследования советских вариантов языков национальных меньшинств в бывшем Советском СоюзеУже лет 10 успешно развиваются исследования т. н. советского польского языка межвоенного периода, т. е. особого варианта современного польского языка, употреблявшегося на территории советской империи в послереволюционный период. По этой теме опубликованы несколько десятков научных статей, в 2009 г. появилась первая (двухтомная) монография.Согласно мнению авторов настоящей статьи, необходимо использовать накопившийся уже опыт исследователей советского польского языка и начать изучение советских вариантов многих других языков, употреблявшихся в СССР в ранний послереволюционный период. Это касается прежде всего тех национальных меньшинств, у которых были собственные государства вне СССР (напр. немцы, французы, греки, латыши, финны). Благодаря т. н. ленинской национальной политике, реализованной советскими властями в начале 20-х гг. ХХ в., для всех народностей, проживавших в Советском Союзе, массово издавались на их национальных языках различные документы, всяческие пропагандистские материалы, книги, учебники для школ, в которых велось обучение на родных языках, методические материалы, предназначавшиеся для пунктов ликвидации безграмотности взрослого населения, и т.п. В наши дни вся тогдашняя издательская продукция – это бесценный источник, отразивший состояние национальных языков в раннее послереволюционное время, напр. их насыщенность диковинными новообразованиями. Часть языковых изменений этого рода авторы статьи показывают на примере советского немецкого языка послереволюционного периода.
13
Publication available in full text mode
Content available

Отражение ранних вариантов советских национальных языков в московских русско-иноязычных словарях

63%
Mędelska J., Cieszkowski M.
Acta Baltico-Slavica
|
2011
|
vol. 35
EN
Reflection of early Soviet dialects of national languages in Russian bilingual dictionaries published in MoscowAfter the October Revolution, over half of the citizens of the new Russian state were non-Russians. The historical homeland of some of them was outside the Soviet Union. The experiences of two largest national minorities: the Germans (1 238 000) and the Poles (782 000) were similar in many respects. Members of both nations were persecuted, suffered massive repression, and were deported to Siberia and Kazakhstan. The new cultural and political reality (separation from the historical homeland and national languages, influence of Russian and other languages of Soviet Union nations, necessity to use new Soviet lexis and technical/scientific terminology on a daily basis) forced changes in German and Polish used in the Soviet Union. Soviet dialects of national languages were reinforced in books, handbooks, the press, and propaganda materials etc. published in German and Polish in huge number of copies. The Soviet dialects of German and Polish were reflected on the right side of Russian-German and Russian-Polish dictionaries published in the 1930s by “Sovetskaya Entsyklopedia”. The analysis and comparison of the language material excerpted from the dictionaries show that Soviet dialects of both languages were characterized by the presence of orientalisms (result of the constant contact with the nations and nationalities of the Soviet Union and their culture) and unique lexis related to the Russian way of life (Russian culinary lexis, names of musical instruments, names of garments) and Sovietisms (i.e. new political terminology and words related to the Soviet way of life). The Germans found it more difficult to adapt their native code to life in the Soviet Union.
14
Publication available in full text mode
Content available

Mało znane źródło germanizmów: wileński Słownik błędów językowych Juliana Szweda

63%
Cieszkowski M., Mędelska J.
Poznańskie Studia Polonistyczne. Seria Językoznawcza
|
2010
|
vol. 16
55-64
PL
The dictionary mentioned in the title was compiled in the interwar period (1918- -1939) and was then quite well known. Today, very few people remember about it. In the opinion of the authors of the article, it is worthwhile to remind about this book, especially to the scholars studying foreign influences upon the Polish language, including- which may seem surprising-the linguists investigating the influence of the German language upon the Polish language. In his guide, J. Szwed used not only the linguistic material collected in the Vilnius province, he had strong personal ties with, but also originating from Little Poland and Cieszyn Silesia. As it has been shown in the analysis, there were more than 180 lexical Germanisms in the small dictionary from Vilnius, i.e., definitely more than in the other publications of this type issued in the first half of the 20th century. This material is dominated by loan words, quite well known in the Polish language (130 items), recorded in 1-2 definition dictionaries, e.g., cug “train”, fojt “voivode”. However, we also find the Germanisms that are evidenced only in the small dictionary by J. Szwed, for instance bruch “hernia”. In the publication of the Vilnius teacher we can also find phonetic Germanisms (e.g., voiced s after sonorous consonants in foreign words, comp.: intenzywny, konzul), inflectional (e.g., changes of grammatical gender) and syntactical (e.g., mam pieniądze na banku [I have got money on the bank], instead of: w banku [in the bank]).
15
Publication available in full text mode
Content available

Germanizmy leksykalne wśród Barbaryzmów i dziwolągów językowych

63%
Mędelska J., Cieszkowski M.
Poznańskie Studia Polonistyczne. Seria Językoznawcza
|
2010
|
vol. 17
229-244
PL
The authors of the article discuss linguistic material excerpted from a small-scale book written by Józef Bliziński and entitled Barbaryzmy i dziwolągi językowe [Barbarisms and linguistic oddities] published in Cracow towards the end of the nineteenth century. The source material for the analysis and the main focus of the authors are the borrowings from the German language. The book, written by an eminent comedy writer, deals with the correctness and the accepted standards of the Polish language in the then Austrian-partitioned Poland. As one might expect, since the target readers for this linguistic handbook were the inhabitants of Galicia in Eastern Europe, it would include mostly Germanisms. The analysis of the book, however, has proved that German loan words in Blizinski’s book are rather scarce. Nearly a half from the fifteen words considered as Germanisms by Blizinski could have French origins (although they might have been borrowed to the Polish language through the German medium). On the other hand, the book includes six words that may be Germanisms but that were not assigned by the author to the group of German borrowings.
16
Publication available in full text mode
Content available

Zagadkowe im + przysłówek lub przymiotnik w stopniu wyższym. Przyczynek do badań nad frazematyką północnokresową

63%
Mędelska J., Marszałek M.
Poradnik Językowy
|
2019
|
vol. 765
|
issue 6
79-88
EN
The paper points to the intensive advancement of research on multi-word language units, that is phrasemes, which has prevailed for a few decades now and is currently supported by text digitalisation and development of corpus linguistics. However, the noticeable interest in phrasematics among researchers does not involve the north borderland Polish language. The authors of studies of the vocabulary coming from the north-east borderland either fail to mention phrasemes at all or record scarce and, apparently, random multi-word wholes or, at best, dedicate blatantly small chapters to multiword units (in comparison to chapters devoted to the discussion of single words). The lack of extensive records of the north borderland (both historical and contemporary) phrasematics prevents the presentation of a fully satisfying description of the north borderland phrasemes. The authors of this paper presented the problem on the example of the word wholes indicated in the title and realised in north borderland texts, such as e.g. in the form im mniej, the general Polish equivalent of which is jak najmniej (as little as possible), cf. Z nią trzeba im mniej mieć do czynienia and the general Polish version Z nią trzeba jak najmniej mieć do czynienia (You should have as little to do with her as possible), and indicated them to be lithuanisms. Interestingly, however, the phrasemes (36) have occurred in one monthly only over 20 years and the authors are not aware of any other source to acknowledge them. They are also absent from the fi les containing a few thousand north borderland multiword units the authors have at their disposal.
first rewind previous Page / 1 next fast forward last
JavaScript is turned off in your web browser. Turn it on to take full advantage of this site, then refresh the page.