Full-text resources of CEJSH and other databases are now available in the new Library of Science.
Visit https://bibliotekanauki.pl

Results found: 10

first rewind previous Page / 1 next fast forward last

Search results

help Sort By:

help Limit search:
first rewind previous Page / 1 next fast forward last
PL
Cmentarzysko Chersonezu Taurydzkiego obejmuje znaczny obszar na zachód i południe od ruin antycznego miasta. Sięga także na przeciwległą stronę zatoki Kwarantann, której wody oblewają miasto od wschodu (Ryc. 1). Nie sposób dokładnie określić zasięgu nekropoli, gdyż dookoła rozciąga się zabudowa współczesnego Sewastopola. Wykopaliska prowadzone od końca lat 80. XIX wieku doprowadziły do odkrycia ponad 3500 grobów. znaczna część z nich była użytkowana wielokrotnie, uszkodzona przez późniejsze pochówki i wyrabowana. Wyniki badań archeo¬logicznych, o ile były publikowane, zazwyczaj mają postać rocznych raportów, w których groby, pochówki i wyposażenie są opisane niezwykle lakonicznie. Tylko nieliczne zna¬leziska przedstawiano na ilustracjach lub wskazywano ich analogie (zestawienie raportów z badań - patrz Tabela 1). Analiza publikowanych materiałów pozwala stwierdzić, że lokalny obrządek grzebalny był stosunkowo jednorodny. Dlatego w pewnym sensie nie dziwi, że badacze chętnie zwracali uwagę na znaleziska wyjątkowe, cechy wyróżniające jakiś grób spośród szeregu innych. Niektóre z takich cech zostały uwzględnione w monografii cmentarzyska, o innych zaledwie wspomniano lub w ogóle je pominięto (ZUBAR’ 1982). W prezentowanym powyżej tekście zestawiono kilka grup specyficznych znalezisk z grobów z okresu rzymskiego. Uwzględniono: monety rzymskie, elementy uzbrojenia i oporządzenia, sarkofagi i ossuaria, groby zawierające szkielety z celowo zdeformowanymi czaszkami oraz pochówki końskie i znaleziska elementów uprzęży. zestawienie to uzupełniają plany prezentujące rozmieszczenie znalezisk stanowiących materiał porównawczy: nagrobków z inskrypcjami greckimi i nagrobków z inskrypcjami łacińskimi (w tym wymieniającymi żołnierzy rzymskich). Rozmieszczenie wspomnianych kategorii znalezisk na planach wykazało, że nie rozkładają się one równomiernie na całym przebadanym obszarze cmentarzyska. Większość wchodzi w skład jednego z dwóch wyraźnie rysujących się skupisk. Większe skupisko sąsiadowało z cytadelą, mniejsze - z odcinkiem umocnień na przeciwległym krańcu miasta, w okolicy narożnej baszty VIII (Ryc. 2-14). Cytadela jest znana jako miejsce stacjonowania rzymskiego garnizonu w pierwszych wiekach n.e. Okolice baszty VIII miały być także obsadzone przez Rzymian (KOSCUSKO-VALUZINIC 1893: 57-58). Niestety, ta część miasta została zniszczona podczas prac fortyfikacyjnych w 2. połowie XIX w. Hipotezy nie można więc zweryfikować, ale pośrednio potwierdza ją analiza topografii znalezisk, której wyniki zostały zaprezentowane w artykule. Nie wszystkie uwzględnione kategorie znalezisk można łączyć wprost z żołnierzami rzymskimi lub barbarzyńcami w rzymskiej służbie. Niektóre przedmioty należy prawdopodobnie wiązać z przybywającymi z wojskiem cywilami. Obecność rodzin i służby towarzyszącej oficerom potwierdzają m.in. kamienie nagrobne. Oba wyróżnione skupiska, choć bardzo do siebie podobne, nie są identyczne. Tylko w sąsiedztwie cytadeli grupują się znaleziska gwoździ, pochodzących najprawdopodobniej z rzymskich butów wojskowych, oraz większość pochówków koni. Datowane na pierwsze wieki n.e. groby jamowe (jednopochówkowe) w większości zakwalifikowano jako męskie lub nierozpoznane ze względu na brak wyposażenia. W pobliżu baszty VIII, wśród grobów jednopochówkowych (uwzględnionych w analizie) dominują natomiast te, w których złożono kobiety lub dzieci. Wypada jednak podkreślić, że w obu częściach cmentarzyska znajdowano zarówno nagrobki żołnierzy, jak i rzymskich cywilów. Analiza występowania w grobach jamowych monet rzymskich różnych emisji także wykazała kilka różnic między omawianymi skupiskami. W przypadku monet Antoninusa Piusa znaleziska koncentrują się w sąsiedztwie cytadeli (Ryc. 6). Monety Marka Aureliusza tworzą zgrupowanie w pobliżu baszty VIII (Ryc. 6). Monety rzymskie okresu Sewerów to przede wszystkim emisje Karakalli i Aleksandra Sewera (Ryc. 7). Dominują one w grobach jamowych w rejonie baszty VIII, natomiast zupełnie brak współczesnych im pochówków tego typu (z analogicznymi monetami) w sąsiedztwie cytadeli. Podsumowując, przeprowadzona analiza nie potwierdziła pobytu wojsk rzymskich w Chersonezie w okresie rządów Trajana. Może to wskazywać na krótkotrwałą obecność Rzymian w tym okresie oraz małą liczebność gar¬nizonu. Badania wykopaliskowe na terenie cytadeli dotychczas nie ujawniły śladów zabudowy z początków II wieku (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2001), choć na bliżej nieokreśloną aktywność budowlaną wskazuje materiał tegularny (SARNOWSKI 2005). Opierając się na kartowaniu znalezisk monetarnych z cmentarzyska, można jednak potwierdzić obecność Rzymian w cytadeli w okresie rządów Antoninusa Piusa. Wyniki badań po wewnętrznej stronie tej części umocnień wskazują na wzmożoną aktywność budowlaną w połowie II w. (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2001). Za panowania Marka Aureliusza przypuszczalnie maleje znaczenie cytadeli, a garnizon zostaje rozmieszczony także w pobliżu baszty VIII. z upływem czasu rola tej części miasta, jako domniemanej siedziby garnizonu (lub jego części), zdaje się rosnąć. Może na to wskazywać występowanie stosun¬kowo ubogich grobów jamowych, zawierających monety Karakalli i Aleksandra Sewera, tylko w sąsiedztwie baszty VIII. Być może chodzi o pochówki żołnierzy, ale oczywiście nie możemy być tego pewni. W zachodniej części miasta zarejestrowano także znaleziska dachówek sygnowanych stemplami legionu XI Klaudyjskiego, obecnego w Cherso nezie w okresie Sewerów (GRINEVIC 1959: 95; KUTAJSOV 1986). Kolejne znaleziska monet rzymskich to emisje Maksymina Traka i Gordiana III. Wyraźnie widoczna jest przewaga monet drugiego z tych cesarzy. Wydaje się, że ewentualny powrót garnizonu rzymskiego mógł nastąpić za panowania właśnie tego władcy. Ostatnia zauważalna koncentracja zidentyfikowanych monet rzymskich na terenie cmentarzyska wiąże się z okresem rządów Filipa Araba i jego syna. Spadek liczby znalezisk monetarnych z emisji późniejszych cesarzy pozwala domyślać się, że wraz z końcem panowania obu Filipów po raz kolejny zrezygnowano z utrzymywania garnizonu lub poważnie ograniczono jego liczebność. Należy podkreślić, że występowanie kilku wydzielonych, omówionych wyżej kategorii znalezisk, niemal wyłącznie w dwóch ograniczonych strefach cmentarzyska Chersonezu nie wydaje się dziełem przypadku. Bardzo prawdopodobne, że wskazane grupy zabytków ruchomych znaczą miejsca pochówków żołnierzy rzymskich na nekro-poli. Pośrednio mogą także wskazywać, gdzie Rzymianie stacjonowali w mieście. Związek jednego z omawianych skupisk z cytadelą wydaje się oczywisty. W tej sytuacji należy brać pod uwagę, iż druga, podobna strefa cmentarzyska (w pobliżu baszty VIII) także mogła sąsiadować z zajętym przez rzymskie wojsko terenem w obrębie murów miasta. Wypada ponadto podkreślić współwystępowanie w tym dru¬gim skupisku grobów jednopochówkowych, uznanych za należące do kobiet i dzieci, z tymi wyposażonymi w sposób typowy dla mężczyzn. Widać to szczególnie wyraźnie w przypadku zestawienia grobów datowanych na okres Sewerów. Być może więc za pobliskim murem obronnym nie tylko stacjonowała część garnizonu, ale także mieszkali związani z nim cywile.
RU
Н!екрополь Херсонеса Таврического занимает территории, расположенные на запад и на юг от руин античного города. Также распространяется и на проти¬воположную сторону Карантинной бухты, воды кото¬рой окружают город с востока (Рис. 1). К сожалению, точно определить площадь, занимаемую некрополем невозможно, так как вокруг Херсонеса находится за¬стройка современного Севастополя. Раскопки, прово¬димые с конца 80-х годов XIX века, привели к откры¬тию более 3500 захоронений. Значительная их часть была разграблена, разрушена позднейшими погребе¬ниями и использовалась многократно. Результаты ар¬хеологических исследований, даже если и были опубли¬кованы, в основном имеют форму разных отчётов, в ко¬торых могилы, захоронения и погребальный инвентарь описаны необыкновенно лаконично. Только немного¬численные находки представлены на иллюстрациях или указаны их аналогии (перечень отчётов исследова¬ний - см. приложенная Таблица 1). Анализ опубликованных материалов позволяет утверждать, что местный погребальный обряд был до-статочно однообразный. Поэтому в некотором смысле не удивляет, что исследователи охотно обращали вни¬мание на исключительные находки, признаки, отлича¬ющие какую-либо могилу среди ряда других. Некоторые их таких признаков были приняты во внимание в мо¬ нографии, посвящённой некрополю, о других едва упомянуто или вообще ничего не говорится (2,ШАК’ [ЗУБАРЬ] 1982). В представленном выше тексте сформировано несколько групп редких находок из погребений рим¬ского периода. Приняты во внимание: римские монеты, элементы вооружения и снаряжения, саркофаги и ос- суарии, погребения, содержащие скелеты с преднаме¬ренно деформированными черепами, а также конские захоронения и случаи отдельного помещения упряжи в погребении. Анализ дополняют планы, представляю¬щие размещение находок, являющихся сравнительным материалом: надгробий с греческими надписями и над-гробий с латинскими надписями (в том числе упомина-ющие римских солдат). Размещение упомянутых категорий находок на плане показало, что они распространяются по всему ис-следованному пространству некрополя неравномерно. Большинство находок (принадлежащих исследованным категориям) входит в состав одной из двух выразитель¬но рисующихся концентраций. Самое большое скопле¬ние находится рядом с цитаделью, меньшее - с участком оборонительных сооружений на противоположном краю города, около угловой башни VIII (Рис. 2-14). Цитадель известна как место размещения римского гар¬низона в первых веках н.э. По мнению К.К. Косцюшко-Валюжинича, окрестности башни УШ могли быть за-селены римлянами (КО$С0$КО-УАЬ02Ж1С 1893: 57-58). К сожалению, эта часть древнего города была разру¬шена в ходе строительства фортификаций во второй половине XIX века, поэтому гипотезу подтвердить не возможно. Косвенным свидетельством могут служить представленные в статье результаты исследования. Не все принятые во внимание категории нахо¬док можно непосредственно соотносить с римскими сол¬датами или варварами на римской службе. Некоторые предметы, возможно, следует связывать с пребывающи¬ми с войском гражданскими лицами. Между прочим, наличие семей и сопровождающих офицеров служб, по¬дтверждают надгробные камни. Выделенные концентрации, хотя очень похожи, не являются идентичными. Т олько по соседству с цита-делью группируются: находки гвозей, принадлежащих, скорее всего, римской солдатской обуви, а также боль-шинство захоронений лошадей. Датированные первы¬ми веками н.э. ямные захоронения (одиночные), по при¬чине отсутствия погребального инвентаря в основном рассматриваются как мужские или неопределённые. В то же время поблизости башни VIII, среди одиночных погребений (учтённых в анализах) домини-руют захоронения женщин или детей. Следует, однако, подчеркнуть, что в обеих частях некрополя находят как надгробия солдат, так и римских гражданских. Анализ находок римских монет разных эмис¬сий (в ямных захоронениях) также показал некоторые отличия между описанными зонами. В случае монет Антонина Пия находки концентрируются по соседству с цитаделью (Рис. 6). Монеты Марка Аврелия сосредо¬точены около башни VIII (Рис. 6). Римские монеты времени Северов представляют собой, прежде всего, эмиссии Каракаллы и Александра Севера (Рис. 7). Они преобладают в ямных погребе¬ниях, в районе башни VIII и совершенно отсутствуют в одновременных захоронениях такого типа (с аналоги-чными монетами) по соседству с цитаделью. Подводя итоги, можно констатировать, что про-ведённый анализ не подтвердил присутствия римских войск в Херсонесе в период правления Траяна, хотя нельзя исключить коротковременное пребывание не¬большой численности гарнизона римлян в данный пе¬риод. Результаты раскопок в цитадели до настоящего времени не выявили следов застройки начала II века (Клклзт’шсг-Згсгурюкзю 2001), хотя на определён¬ную строительную активность указывает черепичный материал (ЗА^О^ЗЮ 2005). Опираясь на находки мо¬нет на территории могильника можно подтвердить присутствие римлян в цитадели в период правления Антонина Пия. Раскопки с внутренней стороны этой части оборонительных сооружений указывают на уси¬ленную строительную активность в середине II в. (КАКЛЗШ^сг-Згсгурюкзю: 2001). В период правления Марка Аврелия значение цитадели, возможно, умень-шается, а гарнизон размещается также и поблизости башни VIII. Со временем роль этой части города, как предполагаемого местопребывания гарнизона (или его части), начинает возрастать. На это может указывать наличие относительно бедных ямных захоронений с на-ходками монет Каракаллы и Александра Севера только по соседству с башней VIII. Может быть, имеем дело с за-хоронениями солдат, но, безусловно, в этом не можем быть уверены. В западной части города также зарегистри¬рованы находки черепиц с клеймами XI Клавдиева ле¬гиона, присутствующего в Херсонесе в период Северов (СКШЕ^С [ГРИНЕВИЧ] 1959: 95; К^ТА^5ОV [КУТАЙСОВ] 1986). Следующие находки римских монет представ¬ляют собой эмиссии Максимина Трака и Гордиана III. Выразительное преобладание монет второго из прави-телей, возможно, свидетельствует, что предположитель-ный возврат римского гарнизона наступил в период его правления. Последнюю заметную концентрацию опреде-лённых римских монет на территории некрополя мож¬но связать с периодом правления Филиппа Араба и его сына. Уменьшение числа римских монет, выпущенных позднейшими правителями позволяет предположить, что с окончанием правления обоих Филиппов снова отказались от содержания гарнизона или произошло важное ограничение его численности. Следует подчеркнуть, что наличие нескольких не типичных категорий находок почти исключительно на двух ограниченных зонах некрополя Херсонеса не кажется случайным. Скорее всего, представленные груп¬пы движимых находок указывают на места погребений римских солдат на территории некрополя. Косвенно могут также указывать на районы города, где римляне базировались. Связь одного из упомянутых скоплений с цитаделью кажется очевидной. В этой ситуации сле¬дует брать во внимание, что подобная зона некрополя (поблизости башни VIII) также могла соседничать с за-нятой римским войском территорией за стенами. Кроме того следует подчеркнуть совместное присутствие во второй зоне одиночных захоронений, признанных при-надлежащими женщинам и детям, и захоронений, осна- щёных сопроводительным инвентарём, типичным для мужчин. Особенно выразительно это видно в случае за-хоронений, датированных периодом Северов. Может быть, за ближайшей оборонительной стеной базирова¬лась не только часть гарнизона, но также проживали связанные с ним гражданские особы. Следует подчеркнуть, что наличие нескольких нетипичных категорий находок почти исключительно на двух ограниченных участках некрополя Херсонеса не кажется случайным. Скорее всего, представленные груп¬пы находок указывают (косвенно) на места размещения римских солдат и проживания римских гражданских лиц в Херсонесе. Связь одной из выявленных концент-раций с цитаделью кажется очевидной. в таком случае подобная зона концентрации поблизости башни УШ также могла находиться рядом с занятой римлянами территорией в городе. Может быть, за ближайшей стеной располагалась часть гарнизона и жили связанные с ним гражданские особы.
RU
Оборонительные стены Херсонеса исследуются с 80-х годов XIX в. Большая часть сохранившихся остатков была обнаружена во времена, когда интерпретации соотношения археологических слоёв и строительных остатков не уделялось должного внимания. Также много вопросов возникает к документации и публикациям результатов исследований. В такой ситуации каждый археолог и архитектор имеют полную свободу для своих выводов, которые, на наш взгляд, не очень обогащают знания о фортификационных сооружениях Херсонеса. В настоящий момент, по результатам предыдущих раскопок, можно констатировать, что сохранившиеся остатки куртин и башен полностью изолированы от археологического контекста. Чтобы сделать какие-то новые выводы и расширить существующие знания нами было принято решение использовать достижения из других областей науки. Прежде всего был осуществлён геологический анализ с целью идентификации пород камней, использованных в строительстве оборонительных стен. Геолог Матей Крайцаж, работающий в составе экспедиции под руководством автора настоящего текста, выявил на участках сохранившихся стен 14 типов пород камня (литотипов). Монолитные типы (литотипы) были выделены на основании макроскопических и микроскопических характеристик. Каждый из обо-значенных типов пород камней позднее был локализирован в естественных выходах скал на Гераклейском полуострове. Из обширного геологического отчёта для настоящего исследования выбрано только несколько основных кладок стен, которые можно связать с настоящей темой. Геологические исследования выявили одну основную тенденцию. С течением времени, в последующих столетьях древние строители брали камень всякий раз дальше от города и всякий раз в более глубоких геологических отложениях. В самых нижних частях куртин 16 и 17, а также башни XVI использован литотип 1, который доступен на очень небольшой глубине даже на территории города. Нижняя часть куртины 19, а также надстройка ранней башни XVI, сооруженные во время строительства цитадели, были выложены из литотипа 5. Эта порода камня доступна на территории более отдалённой от города. Примечательно, что строители рискнули использовать камень невысокой прочности, но отличающийся декоративностью. Эта порода камня имеет выразительный рисунок в виде сменяющихся белых и жёлтых полос (Рис. 2:1, 8:2). Монолитные типы 9 и 10, вероятнее всего, использовались в начале римского периода. Литотип 10 наблюдается в тех же залежах, что и монолитные типы 5 и 9, но залегает немного глубже. Оба типа строительного материала находим в перестроеной куртине 17 (ряды блоков от 2-4 до 8-9, считая от современной поверхности грунта). Геологический анализ показал, что восстановление этой части стены осуществлено в пять этапов (Рис. 3:1-5). Сначала был построен участок около башни XV - почти исключительно из литотипа 1 (из разобранной более ранней стены?). Потом отстраивались последущие участки, постепенно приближаясь к башне XVI. Участок 2 главным образом представлен литотипом 1 (в нижних частях), был заменён литотипом 10 (в верхних частях). Участок 3 также представляет смешение литотипов 1 и 10 с той разницей, что второй литотип появляется в нижних частях, чаще всего по соседству с участком 2. Участок 4 построен в основном из камней литотипа 9, а участок 5 - почти исключительно из литотипа 10. Скорее всего, чтобы восстановить (или ремонтировать?) стены у Карантинной бухты на их подступах была взнесена первая в истории Херсонеса внешняя стена (протейхизма). Стена сооружена из ломанного камня, соединённого глиной. Такая техника, ранее не известная в укреплениях Херсонеса, была также исполь-зована при строительстве стен римского форта в Балаклаве и сторожевого поста на высоте Казацкая. Представленные факты были рассмотрены с учётом немногочисленной информации о стратиграфии на участке между оборонительными стенами, а также существующей датировки изученных культурных напла-стований и архитектурных остатков. на этом основании можно допустить, что описанная перестройка куртины 17 (а, скорее всего, также соседних башен и куртин) совпадает со строительством внешней стены и может быть датирована серединой I в. н.э. Следующая перестройка данного участка укреплений, которая связывается с нивелированием (засыпью) междустенного пространства, могла быть осуществлена в начале II в. Предложенная датировка была соотнесена с имеющейся информацией о хронологии и периодизации присутствия римских войск в Таврике. Иа этом основании первую из перестроек можно отнести к коротковременному присутствию римского корпуса, связанному с именем Тиберия Плавтия Сильвана (Ti. Plautius Silvanus; CIL XIV 3608 = ILS 986). Аргументы в пользу присутствия в это вре¬мя римских войск в Херсонесе также даёт проведённый анализ находок, в том числе элементов оружия, снаряжения и сбруи (GAWROŃSKI, KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, MODZELEWSKI 2014). Следующая перестройка городских укреплений может быть связана с коротковременным расположением уехШаао V Македонского легиона во время правления Траяна или Антонина Пия. Кажется достаточно логичным что чтобы не держать в Херсонесе постоянного гарнизона, оборонительные укрепления были отремонтированы и усилены. В свете представленных данных, а также предложенной их интерпретации, менее правдоподобным кажется, что первая перестройка и строительство внешней стены относятся к началу II в., а следующий ремонт и засыпь части междустенного пространства осуществлены только во время правления Антонина Пия. Введённые в Крым во время правления этого императора римские подразделения остаются на долго и строят укрепления на границах хоры Херсонеса. Мало вероятно, что укрепление пограничной зоны и перестройка городских стен осуществлялась одновременно. Для изучения римского военного присутствия в Крыму существенной кажется информация, полученная в результате геологического анализа, которая относится к добыче инкерманского камня. В стенах Херсонеса выделено три вида этой породы: литотипы пт 3, 4 и 13, из которых соответственно пт 3 залегает в каменоломнях на самом верху, а пт 13 выступает на самой глубине. Вышеописанные наблюдения открывают новые возможности интерпретации разных строительных периодов указанных укреплений. Прежде всего, не выявлено примеров использования инкерманского камня в стенах, возведённых до нашей эры. Литотип 3 был ис-пользован для строительства одного из участков куртины 20, который датируется римским периодом. Этот участок находится по соседству с башней XVII (Рис. 5:1), представляет собой внутреннее лицо стены, сложенное из больших белых блоков. Усиление башни XVI со стороны цитадели также выполнено из камней той же породы (Рис. 6:1, 7:1), хотя, скорее всего, относится к более позднему времени, чем упомянутые остатки куртины 20. Следует заметить, из упомянутого типа камня также выполнены архитектурные детали и резные декорации святилища Юпитера Долихена в Балаклаве. Литотипы 4 и 13 (попеременно) появляются только в строительных фазах, датируемых византийским периодом. Примером могут служить: усиленные участки с внешней стороны куртины 19, в части, прилегающей к башне XVII (Рис. 8:2), а также калитка, сохранившаяся в верхней части куртины 16, по соседству с башней XIV (рядом с существующим главным входом в музей «Херсонес Таврический»). Представленные факты позволяют выдвинуть гипотезу, что камень в Инкермане начали добывать только во время покоя и стабилизации, которые наблюдались благодаря постоянному присутствию римского войска. Использование строительного материала из Инкермана в стенах цитадели и святилища Юпитера в Балаклаве свидетельствует, что на сооружение своих объектов этот камень поставляли также (а может, главным образом?) римские солдаты. Данное наблюдение позволяет задать вопрос, не связано ли начало добычи инкерманского камня со строительными инвестициями римлян в Крыму? Таким образом, выходя за рамки геологического анализа и его интерпретаций, в тексте допускается возможность участия римских солдат в строительстве или ремонте других участков городских укреплений. Похоже, наиболее значительным был вклад прибывших военных в перестройку укреплений цитадели и соседнего портового квартала. Представленные гипотезы основаны, прежде всего, на изучении опубликованных планов исследований Карла Косцюшко-Валюжинича (KOSCUSKO-VALUZINIC 1908: табл. III; 1909: табл. II; Рис. 9, 11), а также на многократном сравнительном анализе данной информации с существующей ситуацией на территории городища автором настоящего текста. Иа этом основании можно предположить, что во время пребывания римлян в цитадели неоднократно были перестроены укрепления со стороны Карантинной бухты. Каждый раз применялись новые решения коммуникации между цитаделью и побережьем, тянущимся вдоль портового квартала. Укрепления цитадели должны были быть приспособлены к изменяющейся (отступающей) береговой линии, чтобы эффективно прикрывать порт. По этой причине скорее всего не было побережья с портовой застройкой вдоль куртины 21 (сравн. Рис. 1). Первым, построенным римским войском, непосредственным соединением цитадели с портом, могли быть ворота с тремя пролётами, которые, скорее всего, были сооружены на месте башни XIX в начале III в. Может быть, похожие ворота соединили в это же время побережье с портовым кварталом. Следами этого прохода могут быть два пилона, видимых в настоящий момент среди руин (Рис. 10:1,2). немного позже функцию ворот приняла новая башня XX. Её оригинальный план находит аналогии в приёмах строительства римлянами главных ворот, которые использовались в фортификациях лимеса (Dalkingen, сравн. SUSSKIND, WIGG 1992: рис. 25, 64; Sacidava,, сравн. SCORPAN 1980: табл. XXI, XXII). Затем, скорее всего, в конце III в. были сооружены ворота в центральной части куртины 21. Однако, данное предположение доказывало бы, что побережье продолжалось, по крайней мере, на какой-то отрезок длины упомянутой куртины. Скорее всего, это было возможно после сооружения башни XVШ (на плане обозначена буквой „И”). Выдвинутая в сторону бухты угловая башня цитадели должна была достаточно надёжно защищать портовые сооружения. Усиление одной башни обходилось дешевле, чем перемещение вглубь акватории целого участка укреплений с куртиной 21. В заключение также следует обратить внимание на планы несуществующих в настоящий момент оборонительных сооружений юго-западной части Херсонеса (Рис. 1), которые имеют небольшие прямоугольные башни от пг IX до пг XI, размещённые почти на одинаковом расстоянии и выглядят как типичный образец укреплений форта или римского лагеря. Форма башен свидетельствует о их перестройке в III веке. Скорее всего, привлечение римского войска в модернизацию упомянутого участка стен вполне согласуется с гипотезой Карла Косцюшко-Валюжинича о локализации в этой части укреплений „малой цитадели” (KOSCUSKO- VALUZINIC 1895: 58). Может быть, данный участок являлся дополнительным местом дислокации римского войска вблизи стен? Похоже, что выдвинутая гипотеза также подтверждается результатами повторного анализа захоронений римского времени, расположенных рядом с участком некрополя (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2013). В результате, следует подчеркнуть, что участие римского войска в строительстве и ремонте укреплений Херсонеса, не смотря на отсутствие однозначных эпиграфических свидетельств, является очень реальным. Ремонты и строительство новых оборонительных стен, возможно, совпадают по времени с периодами коротких военных интервенций Рима в Т аврике. Долговременную дислокацию (во второй половине II - первой половине III вв.) следует связывать со строительством системы безопастности на границах хоры (учитывая Балаклаву). Исключением в данный период может быть строительная активность на стенах цитадели, со стороны Карантинной бухты, что было обусловлено причинами безопастности, а также, как кажется, поисками дополнительной площади под застройку для гарнизона, закрытого в тесной цитадели. Повторный отказ от длительного военного присутствия в Херсонесе в конце правления династии Северов (посты на Сапун-горе и форт в Балаклаве были покинуты), по-видимому, снова сопровождался работами на оборонительных стенах города. Следы строительной активности находим как в юго-западной части укреплений, так и в Карантинной бухте. Масштаб предпринятых работ значительно увеличивается, доказательством чего, между прочим, является, строительство новой куртины 21 вместе с воротами и башней XVIII.
XX
Mury obronne Chersonezu są badane od lat 80. XIX w. Większość zachowanych reliktów została odsłonięta w czasach, gdy do interpretacji styku warstw archeologicznych i architektury nie przykładano wystarczającej uwagi. Również dokumentacja i publikacje z badań pozostawiają wiele znaków zapytania. W tej sytuacji każdy archeolog i architekt ma dużą swobodę wyciągania wniosków, trudno dziś jednak zauważyć znaczący postęp w dyskusji na temat umocnień Chersonezu. Zachowane pozostałości kurtyn i baszt w wyniku wcześniejszych wykopalisk zostały całkowicie odcięte od kontekstu archeologicznego. Szansą na nowe wnioski i poszerzenie naszej wiedzy jest zastosowanie doświadczeń z innych dziedzin. Z tego powodu przeprowadzono analizę geologiczną i identyfikację rodzajów kamienia użytych do budowy murów obronnych. Geolog Maciej Krajcarz (Instytut Nauk Geolo¬gicznych PAN), pracujący w ramach ekspedycji kierowanej przez autora niniejszego tekstu, rozpoznał w zachowanych fragmentach murów 14 typów skał (litotypów). Litotypy zostały wyróżnione na podstawie cech makroskopowych i mikroskopowych. Następnie każdy z oznaczonych typów skał zlokalizowano w naturalnych wychodniach na Półwyspie Heraklejskim. z obszernego raportu geologicznego na potrzeby niniejszej analizy wybrano tylko kilka najistotniejszych wątków, które można powiązać z podjętą tematyką. Badania geologiczne ujawniły jedną zasadniczą tendencję. Wraz z upływem czasu, w kolejnych stuleciach budowniczowie sięgali po kamień coraz dalej od miasta i do coraz głębszych pokładów geologicznych. W najniższych partiach kurtyn 16 i 17 oraz baszty XvI zastosowano litotyp 1, dostępny bardzo płytko nawet na terenie miasta. Dolna część kurtyny 19, oraz nadbudowa starszej baszty XvI, które powstały podczas budowy cytadeli, zostały wzniesione z lito- typu 5. Jest to rodzaj kamienia dostępny nieco dalej od miasta. Ciekawe, że zaryzykowano użycie surowca o niewielkiej odporności, ale bardzo efektownego. Kamień ten ma wyraźny rysunek w formie naprzemiennych białych i żółtych pasów (Ryc. 2:1, 8:2). Po litotypy 9 i 10 sięgnięto najprawdopodobniej u progu okresu rzymskiego. Litotyp 10 występował w tych samych złożach z litotypem 5, a litotyp 9 zalegał nieco głębiej. oba typy budulca znajdziemy w przebudowanej kurtynie 17 (rzędy bloków od 2-4 do 8-9, licząc od obecnej powierzchni gruntu). Analiza geologiczna wykazała, że odbudowę tej części muru prowadzono w pięciu etapach (Ryc. 3:1-5). Najpierw powstawał odcinek przy baszcie Xv - niemal wyłącznie z litotypu 1 (z rozbiórki starszego muru?). Potem wznoszono kolejne odcinki zbliżając się stopniowo do baszty XVI. Odcinek 2 to w dolnych partiach przeważnie litotyp 1, zastąpiony w partiach górnych litotypem 10. W odcinku 3 również stwierdzono występowanie litotypów 1 i 10, z tym że ten drugi pojawia się w niższych partiach, najczęściej w sąsiedztwie z odcinkiem 2. odcinek 4 to przede wszystkim litotyp 9, a odcinek 5 to niemal wyłącznie litotyp 10. Prawdopodobnie, żeby odbudowywać (lub remon-tować) mury nad zatoką Kwarantann, na ich przedpolu wzniesiono pierwszy w dziejach Chersonezu mur zewnętrzny (proteichisma - wpora^iopa). Był on wykonany z łamanego kamienia łączonego gliną. Technika ta, nieznana z fortyfikacji Chersonezu, była stosowana podczas budowy murów rzymskiego fortu w Bałakławie, a także posterunku obserwacyjnego na wzgórzu Kazackaja. Przedstawione fakty były analizowane w połączeniu z nielicznymi informacjami na temat stratygrafii w między murzu oraz propozycjami datowania badanych warstw i reliktów architektonicznych. Na tej podstawie można przypuszczać, że opisana przebudowa kurtyny 17, a prawdopodobnie także sąsiednich baszt i kurtyn, połączona z budową muru zewnętrznego, może być datowana na połowę I w. n.e. Kolejna modernizacja tego odcinka umocnień, która wiązała się z niwelacją (zasypaniem) międzymurza, mogła być prowadzona na początku II w. Proponowane datowania zostały porównane z dotychczasową wiedzą na temat chronologii i periodyzacji obecności wojsk rzymskich w Taurydzie. Na tej podstawie można pierwszą z przebudów próbować odnieść do prawdopodobnej, krótkotrwałej obecności rzymskiego korpusu, prawdopodobnie wysłanego na Krym przez Tyberiusza Plaucjusza Sylwanusa (Ti. Plautius Silvanus), namiestnika Mezji w latach 62-67 n.e. (por. CIL XIV 3608 = ILS 986). Argumenty na rzecz obecności w tym czasie wojsk rzymskich w Chersonezie przynosi także analiza zabytków ruchomych, w tym elementów broni, oporządzenia i uprzęży (GAWROŃSKI, KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, MODZELEWSKI 2014). Kolejna przebudowa fortyfikacji miejskich może być w takim przypadku wiązana z proponowanym przez autora niniejszego artykułu, krótkotrwałym stacjonowaniem vexillatio legionu V Macedońskiego w okresie rządów Trajana lub Antoninusa Piusa. Wydaje się dość logiczne, że, aby nie utrzymywać na miejscu stałego garnizonu, remontowano i rozbudowywano umocnienia. W świetle prezentowanych danych oraz proponowanej ich interpretacji mniej prawdopodobne wydaje się, że pierwsza przebudowa głównej linii umocnień i budowa muru zewnętrznego miały miejsce u progu II w., a kolejny remont i zasypanie części międzymurza - dopiero za panowania Antoninusa Piusa. Wprowadzone na Krym podczas rządów tego władcy oddziały rzymskie pozostają na długo i budują umocnienia na granicach chory Chersonezu. Mało prawdopodobne, aby fortyfikując pogranicze, jednocześnie kładziono nacisk na modernizację murów miejskich. Z wyników analizy geologicznej, dla studiów nad rzymską obecnością wojskową na Krymie istotne wydają się także informacje odnoszące się do wydobycia kamienia inkermańskiego. W murach Chersonezu wyróżniono trzy rodzaje tego surowca - litotypy: 3, 4 oraz 13, z których litotyp 3 zalega w kamieniołomie najpłycej, a 13 występuje najgłębiej. Obserwacja powyższa otwiera nowe możliwości interpretacji różnych faz budowlanych omawianych umocnień. Przede wszystkim nie stwierdzono przykładów stosowania kamienia inkermańskiego w pozostałościach murów powstałych przed naszą erą. Litotyp 3 został użyty do budowy muru jednej z faz kurtyny 20, która jest datowana na okres rzymski. Jej pozostałość stanowi lico wewnętrzne muru, widoczne na powierzchni w części sąsiadującej z basztą XVII (Ryc. 5:1). Zostało ono złożone z dużych białych bloków. Pogrubienie baszty XvI od strony cytadeli również wykonano z tego surowca (Ryc. 6:1, 7:1). Najprawdopodobniej jest ono jednak późniejsze od wspomnianych reliktów kurtyny 20. Z omawianego typu kamienia wykonano także detale architektoniczne i dekoracje rzeźbiarskie świątyni Jowisza Dolicheńskiego w Bałakławie. Litotypy 4 i 13 pojawią się naprzemiennie dopiero w fazach budowlanych datowanych na okres bizantyjski. za przykłady mogą posłużyć pogrubienie od zewnątrz kurtyny 19 w części przylegającej do baszty XvII (Ryc. 8:2) oraz furta zachowana w górnych partiach kurtyny 16, w części sąsiadującej z basztą XIv (obok obecnej bramy głównej Muzeum „Chersonez Taurydzki”). Przedstawione fakty pozwalają na wysunięcie hipotezy, że wydobycie kamienia w Inkermanie zapoczątkowano dopiero w okresie pokoju i stabilizacji, jaki miasto zawdzięczało stałej obecności rzymskiego wojska. Użycie surowca z Inkermanu w murach cytadeli oraz w świątyni Jowisza w Bałakławie dowodzi, że kamień ten sprowadzali na swoje place budów także, a może głównie, żołnierze rzymscy. Może więc należałoby pójść o krok dalej i zadać sobie pytanie, czy początki wyrobiska inkermańskiego nie wiążą się z inwestycjami budowlanymi Rzymian na Krymie? Wychodząc poza ramy analizy geologicznej i jej interpretacji, podjęto także rozważania na temat możliwości udziału żołnierzy rzymskich w budowie lub remoncie innych odcinków fortyfikacji miejskich. Najbardziej prawdopodobny wydaje się wkład przybyszów w modernizację umocnień cytadeli oraz sąsiedniej dzielnicy portowej. Prezentowane hipotezy opierają się przede wszystkim na analizie publikowanych planów z badań Karola Kościuszko- -Waluszyńskiego (KOSCUSKO-VALUZINIC 1908: pl. III; 1909: pl. II; Ryc. 9, 11) oraz na konfrontacji tych danych z reliktami w terenie przez autora niniejszego tekstu. Na ich podstawie można przypuszczać, że w czasie pobytu Rzymian w cytadeli umocnienia od strony Zatoki Kwarantann zostały kilkakrotnie przebudowane. za każdym razem stosowano nowe rozwiązanie komunikacji pomiędzy cytadelą a nabrzeżem ciągnącym się wzdłuż dzielnicy portowej. Umocnienia cytadeli musiały być dostosowywane do cofającej się linii brzegowej, aby skutecznie osłaniać port. W związku z tym istnienie nabrzeża portowego wzdłuż kurtyny 21 wydaje się mało prawdopodobne (por. Ryc. 1). Pierwszym, wzniesionym przez rzymskie wojsko, bezpośrednim połączeniem cytadeli z portem mogła być brama trójprzelotowa. Powstała ona najprawdopodobniej na miejscu baszty XIX na początku III w. Być może bardzo podobna brama połączyła w tym samym czasie nabrzeże z dzielnicą portową. Śladem tego przejścia mogą być dwa filary widoczne obecnie wśród ruin (Ryc. 10:1,2). Nieco później funkcję bramy przejęła nowa baszta XX. Jej nietypowy plan znajduje analogie w rzymskich rozwiązaniach bramnych stosowanych w fortyfikacjach limesowych (Dalkingen, por. SUSSKIND, WIGG 1992: ryc. 25, 64; Sacidava, por. SCORPAN 1980: pls. XXI, XXII). Z kolei w końcu III wieku powstała prawdopodobnie brama pośrodku kurtyny 21. Dowodziłoby to jednak przedłużenia nabrzeża przynajmniej na część długości wspomnianej kurtyny. Prawdopodobnie było to możliwe po wzniesieniu baszty XvIII na planie litery „U”. Wysunięta w stronę zatoki baszta narożna cytadeli musiała stanowić dostateczne zabezpieczenie instalacji portowych. Rozbudowa jednej baszty była tańsza niż kolejne przesunięcie w głąb akwenu całego odcinka umocnień z kurtyną 21. Na zakończenie warto także zwrócić uwagę na plany nieistniejących obecnie umocnień w południowo-zachodniej części Chersonezu (Ryc. 1). Rozmieszczone w niemal identycznych odległościach trzy małe prostokątne baszty (nr IX, X, XI) wyglądają jak typowy przykład umocnień fortu lub obozu rzymskiego. Zastosowany kształt baszt sugeruje, że przebudowa miała miejsce w III w. Prawdopodobne zaangażowanie wojska rzymskiego w modernizację wspomnianego odcinka murów pozostawałoby w zgodzie z hipotezą Karola Kościuszko-Waluszyńskiego o zlokalizowaniu w tej części umocnień „małej cytadeli” (KOSCUSKO-VALUZINIC 1895: 58), być może dodatkowego miejsca stacjonowania wojska rzymskiego w pobliżu murów. Teorię tę zdają się także potwierdzać wyniki ponownej analizy grobów z okresu rzymskiego z pobliskiej części cmentarzyska (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2013). Reasumując, należy podkreślić, że udział rzymskie¬go wojska w budowie i remontach umocnień Chersonezu, mimo braku jednoznacznych świadectw epigraficznych, jest bardzo prawdopodobny. Remonty i rozbudowa murów wydają się zbiegać w czasie z okresami krótkich interwencji wojskowych Rzymu w Taurydzie. Długotrwałe stacjonowanie (w 2. połowie II - 1. połowie III w.) zaowocowało budową systemu bezpieczeństwa na granicach chory, z uwzględnieniem Bałakławy. Wyjątek w tym zakresie może stanowić aktywność budowlana na murach cytadeli, od strony zatoki Kwarantann. Była ona wymuszona względami bezpieczeństwa oraz prawdopodobnie poszukiwaniem dodatkowej przestrzeni pod zabudowę dla garnizonu zamkniętego w ciasnej cytadeli. Ponowna rezygnacja ze stałej obecności wojskowej w Chersonezie u schyłku dynastii Sewerów (opuszczenie posterunków na Sapun-gorze i fortu w Bałakławie) wydaje się znów owocować naciskiem na prace fortyfikacyjne w mieście. Ślady aktywności budowlanej znajdujemy zarówno w południowo-zachodniej części umocnień, jak i nad zatoką Kwarantann. znacząco zwiększa się skala podejmowanych prac, czego dowodem jest m.in. budowa nowej kurtyny 21 wraz z bramą oraz baszty XVIII.
RU
В Кадыковке, районе Балаклавы, в XX веке был обнаружен ряд находок, возникновение которых на одной территории может показывать, что где-то в окрестностях в древности временно располагался римский гарнизон. Среди памятников, найденных случайно, прежде всего, следует обратить внимание, на фрагмент греческой надписи, вспоминающей трибуна Л. Аррия Алкивиада (SARNOWSKI, SAVELJA 2000: 31; SAVELJA 2000: 187-189), а также надгробие римского кавалериста Юлия Валеса из отряда ala Atectorigiana (Рис. 1:2; ZUBAR, ANTONOVA, SAVELA 1991; SARNOWSKI, SAVELJA 2000: 31; SAVELJA, SARNOWSKI 2000: 191-196). В 1992 году во время спасательных раскопок на месте строительства рынка была обнаружена часть так называемого здания „А” или здания 1 (Рис. 1:3). Первые систематические исследования в Балаклаве- Кадыковке проводились в 1997-1999 годах польско-украинской экспедицией, под руководством Т. Сарновского из Института археологии Варшавского университета, а также О.Я. Савели из Национального заповедника „Херсонес Таврический” в Севастополе. Тогда был открыт храм Юпитера Долихена (Рис. 1:4). Во время археологических раскопок были обнаружены, между прочим, латинские надписи, архитектурные детали, фрагменты скульптур и скульптурного декора. Находки послужили основанием для утверждения, что Долихений построили римские солдаты. Была также подготовлена реконструкция внешнего вида здания и его интерьера (SARNOWSKI, SAVELJA 2000). Многочисленные находки клейменной черепицы позволили уточнить хронологию и периодизацию присутствия разных римских контингентов в Тавриде (SARNOWSKI 2006d). Упомянутое здание „А”, а также святилище функционировали во второй половине II в. - первой половине III в. н.э. Исследование здания „А” было продолжено в 2009-2013 годах (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2011; 2012; 2013; 2014). Со стороны Варшавского университета археологическими раскопками руководил автор данного текста. Во время работ были также обнаружены остатки нескольких зданий. Анализ этих находок позволил выявить фазы жизнедеятельности, а также определить хронологические рамки каждой из них. Эллинистический период Во время археологических раскопок не были найдены следы жизнедеятельности, которые можно датировать эллинистическим периодом. Однако, в нивелировочных слоях римского периода, а также в заполнениях современных ям, встречаются, единичные более ранние артефакты. Примером может послужить женская терракотовая головка, найденная в одной из ям, представляющей собой следы татарского поселения (Рис. 2; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: рис. 7), которое существовало на этом месте, по меньшей мере, с XIV в. „Доримская” фаза Название условно, относится к несколько санти-метровому слою золы со следами древесного угля, а так¬же пережженной глины. Слой уловимый почти везде на исследуемой территории (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2011: 174; 2012: 175, рис. 2; 2013: 123, рис. 7:1). Фундаменты каменных зданий, которые идентифицируются как остатки застройки римского форта (смотри ниже), прорезают этот уровень разрушения во многих местах. Вполне, возможно, что этот слой представляет собой след кратковременного проживания, которые благодаря находкам железных фибул типа „авцисса”, можно датировать I в. н. э. (сравн. TREISTER 1994). Среди фибул одна является примером типа, распространенного в военной среде в отрядах, которые в I в. н.э. побывали в дунайских провинциях Империи (NOWAKOWSKI 2015: 382). Сезон 2013 года принес ещё одно интересное открытие - ниже слоя золы удалось обнаружить участок рва который в разрезе имеет форму близкую букве „V” (Рис. 3:3). Фаза 1 - „траянская” (Рис. 4) В данном случае название условно и указывает всего лишь на возможную датировку. Речь идет об архитектурных остатках, которые плохо сохранились из-за строительства более поздних каменных зданий. Обнаруженные следы фазы 1 - это прежде всего, фрагмент канала и нижняя часть смотрового колодца (?). Обе структуры выполнены из бута, уплотненного известковым раствором с примесью толченой керамики (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: 174, рис. 1:6,7, 3-5). К упоминаемой фазе причислены также фрагменты стен (стен помещений?), которые расположены под углом к более поздним постройкам (Рис. 4:3,4; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: 174, рис.1:5). Учитывая технику строительства, эти ранние кладки также надо связывать со строительной актив¬ностью римских войск. Здания, об остатках которых речь шла выше, возникли, вероятнее всего, в начале II в. Такие выводы можно делать на основании стратиграфического анализа, а также датировки следующих строительных фаз. Стоит также напомнить, что находки, которые, вероятнее всего, можно связывать с присутствием римских гарнизонов в тот же самый период, были ранее зарегистрированы в Херсонесе (BORISOVA 1964: 48; ANTONOVA 1994: 31; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2001: 62-63; ANTONOVA, ZUBAR’ 2003: 43; KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI 2015: 21-55), а также на мысе Ай-Тодор около Ялты (Харакс) (ROSTOVCEV” 1911: 11-12; IOSPE I2 674; BLAVATSKIJ 1951: 288; ORLOV 1978: 366; 1982: 298-299; SARNOWSKI 1988: 141, table 10; ZUBAR’ 2000: 192; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2015: 83-110). Фаза 2 (Рис. 5) Относится к периоду правительства Антонина Пия, а также времени последующих правителей из династии Антонинов. В это время возникает здание „А”, на исследуемом участке выстроен дом размерами около 18,8x21,6 м с небольшим двором, к которому с юга, востока и запада прилегали помещения. В свете прежних исследований пока не ясно были ли в этой фазе достроены дополнительные помещения также с севера. Зато известно, что с севера, юга и запада к дому прилегали улицы. Вероятно, вдоль первой и второй из упомянутых улиц находились портики, поддерживаемые деревянными столбами. Яма, оставленная таким столбом, была найдена на юг от обсуждаемого здания (Рис. 5:5). На улице, с западной стороны, не обнаружено аналогичных следов. С противоположной стороны этой улицы находилась оборонительная стена форта, утолщенная вторично изнутри. Утолщение на открытом отрезке укреплений, вероятно, представляет собой остатки входа на стену (акетш\ Стена имела ширину 1,3-1,4 м, ширина утолщения - также 1,3—1,4 м (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: 177, рис. 1:1,2; 2013: 124¬125, рис. 1:1, 5:3,4). С точки зрения строительной техни¬ки, по кладке она напоминает стену римского поста, на высоте Казацкая (SARNOWSKI, SAVELJA, KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI 2002; 2009: 60-61). Снаружи от стены находился ров, следы которого были обнаружены в одном из раскопов (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 125, рис. 6:12). К северу от дома с двором удалось обнаружить остатки улицы, которая должна была пересекать упомя¬нутые укрепления форта (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 125, рис. 1:3, 3:4, 10:3). На месте предполагаемых ворот территория была сильно повреждена современной застройкой. На основании негативов фундамента, а также сохранившихся остатков фунда¬ментов можно допустить, что по сторонам ворот нахо¬дились две прямоугольные башни (размеры по внешне¬му периметру около 5,5х3,5 м.), пристроенные изнутри к оборонительной стене (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 125, рис. 3:5,6,11,12, 10:1,2). Сохраненные остатки позволяют предполагать, что ворота были одностворчатыми, а их ширина могла быть равна ширине улицы - 2,6 м (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 125, рис.1:3). Фаза 3 (Рис. 6) Возникновение зданий, зачисляемых к этой фазе, коррелируется с восстановлением (ремонтом?) храма Юпитера Долихена и относится к периоду правительства Септимия Севера (сравн. KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, ZAWADZKA-PAWLEWSKA 2014: 119). Опущение форта и соседнего Долихения датируется кладом денариев, обнаруженным в одной из стен обсуждаемого дома с двором. Самые поздние монеты - это эмиссии последних правителей из династии Северов (РШРРЕМКО, АЬЕКЗЕЕЖО 2000). В этой последней фазе исследуемый дом и соседние объекты перестраивались. Устранена значительная часть стен помещений вокруг двора. Полностью разобрано западное крыло, которое было перемещено немного на запад, занимая часть улицы, которая проходила вдоль укреплений. На этом месте возник ряд новых помещений, почти идентичных предыдущим. В результате перестройки увеличилась поверхность двора, а в южном (главном) крыле возникло помещение, значительно больше других (7,2х7,2 м). Уровень жилой поверхности внутри дома поднялся на 0,5-0,7 м. Указывают на это как следы полов, так и подвышенные пороги в дверных проемах (Рис. 7:2,4; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128, рис. 4:2, 12:2). Двор, благодаря перемещению западного крыла был увеличен. Вероятно, часть фундамента помещений из предыдущей фазы послужила стилобатом одного из портиков (Рис. 6:6; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: рис. 2:2, 4:2, 7:2, 12:1, 13:1). Через двор был проложен мелкий канал из камней без раствора (Рис. 6:1; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: рис. 13:4; 2014: рис. 3:1). Вероятнее всего, он служил для отвода дождевой воды. Жилая поверхность была укреплена слоем мелких камней, а в центральной части двора помещен постамент, след от которого, оттиснутый в известковом растворе, удалось зафиксировать (Рис. 6:2; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2014: рис. 3:4). Эта конструк¬ция, не несла большой нагрузки, потому что под слоем раствора и камней не обнаружили фундамента. Следы перестройки и более поздних ремонтов также удалось выявить в восточном крыле. Одна из новых внутренних перегородок заблокировала выход, который вел ранее во двор (Рис. 6:4; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2014: рис. 5:2). Помещение (возникшее после упомянутого выше разделения) было выложено керамической черепицей, оштукатурено известковым раствором и покрашено красной краской (Рис. 8:1). В фазе 3 на юг и север от дома возникли портики на каменных стилобатах (Рис. 6:3,8; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 129, рис. 2:3, 3:7,9,10; 2014: рис. 4:2). Не удалось обнаружить следов, которые позволили бы установить, были ли подпоры в портиках каменные, или деревянные. Ближние укрепления, замыкающие форт с запада, в эти времена были разобраны. На их месте напротив дома с двором построено здание, в котором до сих пор исследовано всего лишь угловое помещение с предполагаемым гипокаустическим подвалом (Рис. 6:7; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128-129, рис. 2:1, 5:1, 8:3, 9:3). В засыпи гипокауста найдено: фрагмент неидентифицированной статуи, выполненной из местного камня (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128, рис. 14:1), многочисленные фрагменты вторично пережженной глины, которой были оштукатурены стены, а также кирпичи, соединяемые известью, из которых были сделаны подпоры (ргЮе). На вторично пережженной глиняной штукатурке удалось найти четыре написанные от руки греческие буквы (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, ŁUKASZEWICZ 2015). Кирпичи, найденные в гипокаусте, были размером 23х23х8 см. Физико-химический анализ выявил, что они были выполнены из той же местной глины, из которой делали черепицу с клеймами XI Клавдева легиона (ЬЕ XI СЬ), датированные периодом Северов. Идентификацию провела М. Дашкевич на основании химического анализа техникой WD-XRF (wavelength¬-dispersive X-ray fluorescence) опираясь на базу данных Schneider - Daszkiewicz.. К северу от дома с двором, а также дальше на запад, на месте разобранных укреплений и ворот, по- прежнему существовала улица. Новый коммуникационный путь был, однако, значительно шире, чем в фазе 2. Ширина вместе с портиком (вдоль упомянуто¬го дома) равнялась 8,5 м (Рис. 6:3; KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2014: рис. 4:2). Вероятнее всего, на эту улицу вел главный выход из дома с двором. На противоположной стороне улицы находилось другое здание, от которого до настоящего времени удалось вскрыть лишь один фрагмент стены. На нынешнем этапе исследований нет уверенности является ли этот фрагмент стилобатом противоположного портика или внешней стеной дома. Интерпретация Собранные данные позволяют предполагать, что здание с двором фазы 3 - это пример дома с перистилем. В римских фортах здания с таким планом явля¬лись квартирой командующего гарнизоном (praetorium). Если говорить о предназначении этого здания в фазе 2, то есть еще определенные сомнения, однако, перестройка, осуществлённая в фазе 3, значительно улучшила стандарты объекта. Дом увеличен за счет соседней улицы. Благодаря этому возник, между прочим, больший двор, а также большое помещение в южном крыле. Ряд таких подробностей, как установка во дворе постамента (по-видимому, под какую-то скульптуру?), окраска стен в помещениях не только в белый, но также и в красный цвет, а также укрытие клада монет, свидетельствуют о высоком статусе владельца. Такая интерпретация дает новые аргументы в дискуссии на тему предназначения соседнего здания с гипокаустическим подвалом. Расположение около Претория уменьшает правдоподобность хозяйственной функции (KLENINA 2015: 362, рис. 6). Вполне возможно, что около Претория могли выстроить баню командующего гарнизоном. Между прочим, такой пример известен в форте Виндоланда (Vercovicium), который находится в Британии на стене Адриана (BOSANQUET 1904: 239; RUSHWORTH 2009: 6, 271, puc. 1.4 - Building XI). Основание предполагаемой бани одно-временно с перестройкой соседнего дома с перистилем, по-видимому, подтверждает, что целый блок построек возник на нужды офицера трибунского ранга - вероятно, командующего римскими войсками в Таврике. Предлагаемая интерпретация функции дома с перистилем открывает новые возможности в сфере реконструкции плана форта в Балаклаве в последней фазе его существования. Из Претория выходили к портику при via principalis (улица к северу от дома). Сворачивая влево, доходили до porta principalis sinistra. При такой застройке можно допустить, что к востоку от Претория ожидают на свое открытие остатки штабного здания (principia). Дальше на восток должна находиться porta principalis dextra. Если бы мы оставили форт, уходя именно через эти ворота, то по левой стороне дороги остался бы храм Юпитера Долихена (Рис. 1:4, 17:5). Немного раньше, справа, находились, по-видимому, термы (Рис. 1:8, 17:6). Стоит в этом месте отметить, что направление via principalis и ориентация святилища Юпитера за стенами позволяют допускать, что дорога перед храмом создавала с упомянутой улицей в форте прямую линию. Porta praetoria выходила бы зато в направлении Балаклавской долины, то есть в сторону пограничной зоны и видимой вдали Сапун-горы, на которой находились римские сторожевые башни (Рис. 11:2-4, 12-15). Во время археологических раскопок удалось наблюдать, что в фазе 2 оборонительная стена была заложена параллельно к зданию Претория на противоположной стороне улицы (via sagularis). Хотя это наблюдение было проведено на относительно коротком отрезке укреплении, однако, можно допустить, что форт в Балаклаве имел регулярный план. Принимая во внимание другие известные места расположения римских гарнизонов в Скифии и Таврике, это был бы первый пример сооружения форта прямоугольного в плане (вероятно на плане „карты к игре”). В других местах, даже занимая необжитую территорию, Римляне строили нерегулярные укрепления, наилучшим примером которых является форт на мысе Ай-Тодор (NOVICENKOV, NOVICENKOVA 2002). Прежние исследования и измерения позволяют установить, что крепость в Кадыковке размещено на холме, в месте слияния двух потоков (Рис. 9, 16:Ь). Поселение около форта (исш) находилось, вероятнее всего, к востоку от укреплений, вокруг святилища Юпитера Долихена (Рис. 1:4, 17:5). Возможно, вблизи также были расположены термы (Рис. 1:8, 17:6), а дальше на восток, на холме - кладбище, на котором хоронили римских солдат (Рис. 1:2, 17:7). Еще дальше находилось большое поселение (Рис. 1:7), по соседству с местом добычи глины (Рис. 1:9). На территории поселения (исш) дорогу, ведущую на восток, пересекала другая, которая вела из Херсонеса к порту в Бала-клавской бухте (Рис. 10, 11:1). Прежде всего, эту дорогу и доступ к порту охранял римский гарнизон. Этим путем вероятно осуществлялось снабжение, как из Херсонеса, так и со стороны ближней бухты. Решающую роль в выборе места для форта, в первую очередь сыграли соседство коммуникационного пути и доступность воды (сравн. SARNOVSKI, KOVALEVSKAA 2004: 47). Место было очень хорошо выбрано, потому что размещались в нем все последующие римские контингенты, которые располагались, в этой части Тавриды. Опираясь на результаты прежних исследований, мы можем с уверенностью говорить, что гарнизон, присланный при Септимие Севере (фаза 3) занимал территорию после vexillatio exercitus Moesiae inferioris (VEMI) времен Антонина Пия и его наследников (фаза 2). Мы можем быть также почти уверены, что этот отряд, в свою очередь, строил собственную базу, нивелируя остатки лагеря, вероятно, еще со времен Траяна (фаза 1). Однако, был ли этот гарнизон с начала II в. первым римским войском, которое временно располагалось в Балаклаве? Непосредственно под слоем золы (определенной как следы „доримской” фазы) находятся остатки рва в виде буквы „V” (Рис. 3:3). Стоит обратить внимание, что это типичная форма рвов, входящих в состав римских фортификаций (SARNOWSKI, SAVELJA, KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI 2002: 169, рис. 3, 8, 10, 14; 2009: 60, рис. 3, 8). Среди железных фибул, датирующих упомянутые наслоения, одна является примером типа, распространенного в римских отрядах, которые в I в. н.э. побывали в дунайских провинциях Империи (NOWAKOWSKI 2015: 382). Вероятно, гарнизон, который строил первые каменные здания (фаза 1), поселили на раньше обжитом месте. Возможно, было выбрано место на котором в I в. находился римский полевой лагерь? Надеемся, что по-следующие археологические раскопки в Балаклаве при¬близят нас к ответу на этот вопрос. Выводы Подводя итоги, следует, прежде всего подчеркнуть, что римский форт в Балаклаве-Кадыковке был, вероятнее всего, единственным регулярным (прямоугольным?) укреплением в Северном Причерноморье, следовательно вне нижнедунайской границы Империи. Благодаря археологическим раскопкам подтверждено существование Претория, а также увеличение форта в начале III в., это представляет важный аргумент для подтверждения гипотезы о значительном увеличении римского военного присутствия в Крыму при Септимии Севере. Открытие Претория указывает также на то, что, по крайней мере, периодически командование римских войск в Скифии и Таврике находилось именно в Балаклаве. Принимая во внимание положение вблизи наилучшего естественного порта в Крыму и связь с наблюдательными башнями в пограничной зоне хоры Херсонеса, эта версия кажется вполне обоснованной.
PL
W Bałakławie, w dzielnicy Kadykovka, w XX w. dokonano szeregu znalezisk, których współwystępowanie mogło wskazywać, że gdzieś w pobliżu w starożytności stacjonował rzymski garnizon. Wśród zabytków pozyskanych przypadkowo należy wymienić przede wszystkim fragment greckiej inskrypcji wzmiankującej trybuna L. Arriusza Alkibiadesa (SARNOWSKI, SAVELJA 2000: 31; SAVELJA 2000: 187-189) oraz nagrobek rzymskiego kawalerzysty Juliusza Valesa z oddziału o nazwie ala Atectorigiana (Ryc. 1:2; ZUBAR, ANTONOVA, SAVELA 1991; SARNOWSKI, SAVELJA 2000: 31; SAVELJA, SARNOWSKI 2000: 191-196). W 1992 podczas wykopalisk ratowniczych na miejscu budowy placu targowego odsłonięto część budynku oznaczanego roboczo literą „A” lub numerem 1 (Ryc. 1:3). Pierwsze systematyczne badania w Bałakławie-Kadykovce prowadziła w latach 1997-1999 wspólna polsko -ukraińska ekspedycja kierowana przez T. Sarnowskiego z Instytutu Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego oraz o.A. Savelję z Muzeum „Chersonez Taurydzki” w Sewastopolu. odkryto wówczas świątynię Jowisza Dolicheńskiego (Ryc. 1:4). Podczas wykopalisk pozyskano m.in. inskrypcje łacińskie, detale architektoniczne, fragmenty posągów i dekoracji rzeźbiarskiej. Na tej podstawie możliwe było stwierdzenie, że przybytek zbudowali żołnierze rzymscy. Powstała także rekonstrukcja budowli oraz jej wnętrza (SARNOWSKI, SAVELJA 2000). Licznie znajdowane stemplowane dachówki pozwoliły na dopracowanie chronologii i periodyzacji obecności różnych kontyngentów rzymskich w Taurydzie (SARNOWSKI 2006d). Wspomniany budynek „A” oraz świątynia funkcjonowały w 2. połowie II w. - 1. połowie III w. Badania budynku „A” podjęto na nowo w latach 2009-2013 (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2011; 2012; 2013; 2014). Ze strony Uniwersytetu Warszawskiego wykopaliskami kierował autor niniejszego tekstu. Podczas prac terenowych odsłonięto m.in. pozostałości kilku budowli. Analiza tych reliktów umożliwiła wyróżnienie faz ich użytkowania oraz określenie ram chronologicznych każdej z nich. Okres hellenistyczny Podczas wykopalisk nie natrafiono na ślady osadnictwa, które można by datować na okres hellenistyczny. W warstwach niwelacyjnych okresu rzymskiego oraz w wy- pełniskach nowożytnych jam zdarzają się jednak pojedyncze starsze artefakty. Za przykład może posłużyć główka kobieca z terakoty znaleziona w jednej z jam stanowiących pozostałość osady tatarskiej (Ryc. 2; KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: ryc. 7), która istniała w tym miejscu co najmniej od Xiv w. Faza „przedrzymska” Nazwa jest umowna, odnosi się do kilkucentymetrowej warstwy spalenizny ze śladami węgla drzewnego oraz przepalonej gliny (polepy). Warstwa jest uchwytna niemal wszędzie na badanym terenie (KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2011: 174; 2012: 175, ryc. 2; 2013: 123, ryc. 7:1). Fundamenty budowli kamiennych identyfikowanych jako pozostałości zabudowy fortu rzymskiego przecinają ten poziom zniszczenia w wielu miejscach. Jest to prawdopodobnie ślad krótkotrwałego zamieszkiwania, który dzięki znaleziskom żelaznych fibul typu Aucissa można datować na I w. n.e. (por. TREISTER 1994). Wśród zapinek jedna jest przykładem typu rozpowszechnionego w oddziałach rzymskich stacjonujących w I w. n.e. w prowincjach naddunajskich (NOWAKOWSKI 2015: 382). Sezon 2013 przyniósł dodatkowe interesujące odkrycie - poniżej warstwy spalenizny udało się odsłonić fragment rowu o przekroju zbliżonym do litery „V” (Ryc. 3:3). Faza 1 - „trajańska” (Ryc. 4) Także w tym wypadku nazwa jest umowna i wskazuje jedynie na prawdopodobne datowanie. Chodzi o źle zachowane relikty architektoniczne poprzecinane fundamentami późniejszych budowli kamiennych. Uchwycone ślady fazy 1 to przede wszystkim fragment kanału i dno zbiornika (studzienki rewizyjnej?). Obie struktury są wykonane z drobnego łamanego kamienia, uszczelnionego zaprawą wapienną z domieszką miału ceramicznego (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: 174, ryc. 1: 6,7, 3-5). Do omawianej fazy zaliczono także fragmenty murów (ścian pomieszczeń?), które są ułożone pod kątem do późniejszych zabudowań (Ryc. 4:3,4; KARASIEWICZ -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: 174, ryc.1:5). Ze względu na zastosowaną technikę murarską wszystkie wspomniane relikty są wiązane z aktywnością budowlaną wojska rzymskiego, zaś datowanie późniejszych faz nie budzi wątpliwości. Na tej podstawie oraz w powiązaniu z ogólną chronologią i periodyzacją obecności Rzymian w Taurydzie omawiane pozostałości mogą być datowane na pierwsze dziesięciolecia II w. Znaleziska, które najprawdopodobniej można wiązać z obecnością garnizonów rzymskich w tym samym okresie, były wcześniej rejestrowane w Chersonezie (BORISOVA 1964: 48; ANTONOVA 1994: 31; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2001: 62-63; ANTONOVA, ZUBAR’ 2003: 43; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2015: 21-55) oraz na przylądku Aj-Todor koło Jałty (ROSTOVCEV” 1911: 11-12; IOSPE I2 674; BLAVATSKIJ 1951: 288; ORLOV 1978: 366; 1982: 298-299; SARNOWSKI 1988: 141, tab. 10; ZUBAR’ 2000: 192; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2015: 83-110). 76 THE ROMAN FORT IN BALAKLAVA AND ITS SURROUNDINGS Faza 2 (Ryc. 5) Faza ta jest datowana na okres rządów Antoninusa Piusa. W tym czasie powstaje budynek „A”, a także poblis¬kie Dolichenum. Wzniesione wówczas budowle były nadal użytkowane za panowania kolejnych władców z dynastii Antoninów. W omawianym okresie na badanym obszarze wybudowano dom o wymiarach ok. 18,8x21,6 m z nie¬wielkim dziedzińcem, do którego od południa, wschodu i zachodu przylegały pomieszczenia. W świetle dotychcza¬sowych badań nie jest jasne, czy w tej fazie dodatkowe pomieszczenia dobudowano także od północy. Wiadomo natomiast, że od północy, południa i zachodu z domem sąsiadowały ulice. Prawdopodobnie wzdłuż pierwszej i dru¬giej z wymienionych arterii biegły portyki wsparte na drew¬nianych słupach. Dołek po takim słupie znaleziono na południe od omawianej budowli (Ryc. 5:5). Na ulicy od strony zachodniej nie natrafiono na analogiczne ślady. Po przeciwnej stronie wspomnianej arterii biegł mur obronny fortu, pogrubiony wtórnie od wewnątrz. Pogrubienie, na odkrytym odcinku umocnień, prawdopo¬dobnie stanowi ślad wejścia na koronę muru (ascensus). Mur miał szerokość 1,3—1,4 m, szerokość pogrubienia także wynosiła 1,3-1,4 m (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: 177, ryc.1:1,2; 2013: 124-125, ryc. 1:1, 5:3,4). Pod względem techniki budowlanej konstrukcja przypomina takie samo rozwiązanie zastosowane na pobliskim posterunku rzymskim na wzgórzu Kazackaja (SARNOWSKI, SAVELJA, KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2002; 2009: 60-61). Na zewnątrz muru biegł rów, który został odkryty w jednym z sondaży (KARASIEWICZ-SZCZYPIOR- SKI, SAVELA 2013: 125, ryc. 6:12). Na północ od domu z dziedzińcem udało się uchwycić pozostałości ulicy, która powinna przecinać wspomnianą linię umocnień (KARASIEWICZ-SZCZYPIOR¬SKI, SAVELA 2013: 125, ryc. 1:3, 3:4, 10:3). W miejscu spo¬dziewanej bramy teren był bardzo zniszczony przez nowo¬żytne wkopy. Na podstawie negatywów po fundamentach oraz fragmentarycznie zachowanych fundamentów można przypuszczać, że bramę flankowały dwie prostokątne baszty (o wymiarach zewnętrznych około 5,5x3,5 m). Dobudowano je od wewnątrz do muru obronnego (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 125, ryc. 3:5, 6,11,12, 10:1,2). Zachowane relikty pozwalają domyślać się, że brama była jednoprzelotowa, a szerokość wrót mogła być równa szerokości ulicy i wynosić 2,6 m (KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 125, ryc.1:3). Faza 3 (Ryc. 6) Powstanie budowli zaliczanych do tej fazy jest wią¬zane z odbudową (remontem?) świątyni Jowisza i odnoszo¬ne do okresu rządów Septymiusza Sewera (por. KARASIE-WICZ-SZCZYPIORSKI, ZAWADZKA-PAWLEWSKA 2014: 119). Kres zabudowań fortu i pobliskiego Dolichenum datuje skarb denarów znaleziony w jednej ze ścian omawianego domu z dziedzińcem. Najmłodsze monety to emisje ostat¬nich przedstawicieli dynastii Sewerów (FILIPPENKO, ALEKSEENKO 2000). W tej ostatniej fazie badany dom i sąsiednie obiekty przebudowano. Usunięto znaczną część ścian pomieszczeń wokół dziedzińca. Całkowicie rozebra¬no skrzydło zachodnie, które przesunięto nieco na zachód, zajmując część ulicy biegnącej wzdłuż umocnień. W tym miejscu powstał rząd nowych pomieszczeń niemal iden¬tycznych jak poprzednie. W wyniku przebudowy powięk¬szył się dziedziniec, a w skrzydle południowym (głównym) powstało pomieszczenie znacznie większe od pozostałych (7,2x7,2 m). Poziom użytkowy w domu podniesiono o 0,5-0,7 m. Wskazują na to zarówno uchwycone ślady podłóg, jak i podwyższone progi w otworach drzwiowych (Ryc. 7:2,4; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128, ryc. 4:2, 12:2). Dziedziniec, dzięki przesunięciu skrzy¬dła zachodniego, został powiększony. Prawdopodobnie część fundamentu pomieszczeń z poprzedniej fazy po¬służyła jako stylobat jednego z portyków (Ryc. 6:6; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: ryc. 2:2, 4:2, 7:2, 12:1, 13:1). Przez dziedziniec przeprowadzono płytki kanał wykonany z kamienia bez zaprawy (Ryc. 6:1; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: ryc. 13:4; 2014: ryc. 3:1). Najprawdopodobniej służył on do odpro¬wadzania wód opadowych. Powierzchnię użytkową utwar¬dzono warstwą drobnych kamieni, a w centralnej części dziedzińca umieszczono postument, którego ślad odciśnię¬ty w zaprawie wapiennej udało się zarejestrować (Ryc. 6:2; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2014: ryc. 3:4). Nie była to konstrukcja przenosząca duże obciążenie, ponieważ pod warstwą zaprawy i bruku nie natrafiono na fundament. Ślady przebudowy i późniejszych remontów udało się też zaobserwować w skrzydle wschodnim. Jedna z nowych ścian działowych zablokowała wyjście prowadzące wcze¬śniej na dziedziniec (Ryc. 6:4; KARASIEWICZ-SZCZYPIOR- SKI, SAVELA 2014: ryc. 5:2). Wnętrze powstałe po tym podziale wyłożono dachówkami ceramicznymi, otynkowa¬no zaprawą wapienną i pomalowano na czerwono (Ryc. 8:1). W fazie 3 na południe i północ od domu powstały portyki wsparte na kamiennych stylobatach (Ryc. 6:3,8; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 129, ryc. 2:3, 3:7,9,10; 2014: ryc. 4:2). Brak jest śladów, które pozwoliły¬by ustalić, czy podpory w portykach były kamienne, czy drewniane. Pobliskie umocnienia zamykające fort od zacho¬du rozebrano. Na ich miejscu naprzeciwko domu z dzie¬dzińcem wzniesiono budowlę, z której dotychczas przebada¬no jedynie narożne pomieszczenie z domniemaną piwnicą hypokaustyczną (Ryc. 6:7; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128-129, ryc. 2:1, 5:1, 8:3, 9:3). Z zasypiska hypocaustum wydobyto: fragment niezidentyfikowanej rzeźby wykonanej z lokalnego kamienia (KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128, ryc. 14:1), liczne frag¬menty wtórnie przepalonej gliny, którą tynkowano ściany, oraz cegły łączone zaprawą wapienną, z których wykonane były podpory (pilae). Na wtórnie wypalonym glinianym tynku udało się zidentyfikować cztery odręcznie napisane greckie litery (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, ŁUKASZEWICZ 2015). Cegły wydobyte z hypocaustum miały wymiary 23x23x8 cm. Analiza fizykochemiczna gliny użytej do ich produkcji wykazała, że wykonano je z tego samego lokalnego surowca, z którego wytwarzano dachówki sygnowane stemplem legionu XI Klaudiuszowego (LE XI CL), datowane na okres Sewerów. Identyfikacji dokonała M. Daszkiewicz, na podstawie analiz chemicznych z zastosowaniem techniki fluorescencyjnej spektometrii rentgenowskiej z dyspersją długości fal (wavelength-dispersive X-ray fluorescence - WD-XRF) oraz w oparciu o porównanie z bazą danych Schneider - Daszkiewicz. Na północ od domu z dziedzińcem oraz dalej na zachód, na miejscu rozebranych umocnień i bramy, nadal istniała ulica. Nowy szlak komunikacyjny był jednak znacznie szerszy niż w fazie 2. Szerokość wraz z portykiem (biegnącym wzdłuż wspomnianego domu) wynosiła 8,5 m (Ryc. 6:3; KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2014: ryc. 4:2). Najprawdopodobniej na tę ulice prowadziło główne wyjście z domu z dziedzińcem. Po przeciwnej stronie ulicy znajdował się inny budynek, z którego udało się dotychczas odsłonić jeden fragment muru. Na obecnym etapie badań nie ma pewności, czy jest to stylobat przeciwległego porty¬ku, czy zewnętrzna ściana domu. Interpretacja Zgromadzone dane pozwalają uznać budynek z dziedzińcem z fazy 3 za przykład domu perystylowego. W fortach rzymskich budowle na takim planie były mieszkaniem dowódcy garnizonu (praetorium). Jeśli co do przeznaczenia tej samej budowli w fazie 2 można mieć jeszcze pewne wątpliwości, to rozbudowa przeprowadzona w kolejnej fazie wyraźnie służyła podniesieniu standardu obiektu. Dom powiększono kosztem sąsiedniej ulicy. Dzięki temu powstał m.in. większy dziedziniec oraz duże pomieszczenie w skrzydle południowym. Szereg szczegółów, takich jak ustawienie na dziedzińcu postumentu (być może pod jakiś posąg?), malowanie ścian w pomieszczeniach nie tylko na biało, ale również na czerwono, a także ukrycie skarbu monet, świadczy o wysokim statusie właściciela. Taka interpretacja dostarcza nowych argumentów w dyskusji na temat przeznaczenia sąsiedniej budowli z piwnicą hypokaustyczną. Położenie obok Praetorium zmniejsza prawdopodobieństwo funkcji gospodarczej (KLENINA 2015: 362, ryc. 6). Warto zauważyć, że obok Praetorium mogły zostać wzniesione termy dla dowódcy garnizonu. Takie rozwiązanie jest znane m.in. z położone¬go w Brytanii na Murze Hadriana fortu Housesteads (Vercovicium) (BOSANQUET 1904: 239; RUSHWORTH 2009: 6, 271, ryc. 1.4 - Building XI). Budowa domniemanych term jednocześnie z rozbudową sąsiedniego domu perystylowego zdaje się potwierdzać, że całe założenie powstawało na potrzeby oficera rangi trybuńskiej - prawdopodobnie dowódcy wojsk rzymskich stacjonujących na Krymie. Proponowana interpretacja funkcji domu z pery stylem otwiera nowe możliwości w zakresie rekonstrukcji planu fortu w Bałakławie w ostatniej fazie jego istnienia. Z Praetorium wychodziło się do portyku przy via principalis (ulica na północ od domu). Skręcając w lewo dochodziło się do porta principalis sinistra. Przy takim założeniu można przypuszczać, że na wschód od Praetorium czekają na odkrycie relikty budynku komendantury (principia). Jeszcze dalej na wschód powinna się znajdować porta principalis dextra. Jeśli opuścilibyśmy fort właśnie tą bramą, to po lewej stronie drogi miniemy świątynię Jowisza. Nieco wcześniej po prawo znajdowały się być może termy. Warto w tym miejscu zaznaczyć, że przebieg via principalis i orientacja świątyni Jowisza za murami pozwalają przypuszczać, że droga przed świątynią tworzyła ze wspomnianą ulicą w forcie linię prostą, porta praetoria wychodziłaby natomiast w kierunku Doliny Bałakławskiej, czyli w stronę pogranicza i widocznej w oddali Sapun-gory, na której znajdowały się rzymskie wieże strażnicze (Ryc. 11:2-4, 12-15). Podczas wykopalisk udało się zaobserwować, że w fazie 2 umocnienia biegły równolegle do zabudowań po przeciwnej stronie ulicy (via sagularis). Jakkolwiek obserwacja ta została przeprowadzona na stosunkowo krótkim odcinku, można przypuszczać, że fort w Bałakławie miał regularny plan. Biorąc pod uwagę inne znane miejsca stacjonowania rzymskich garnizonów w Scytii i Taurydzie, byłby to pierwszy przykład budowy fortu na planie prostokąta (prawdopodobnie na planie „karty do gry”). W innych miejscach, nawet zajmując niezagospodarowany teren, wznoszono umocnienia o nieregularnym przebiegu, czego najlepszym przykładem jest fort na przylądku Aj-Todor (NOVICENKOV, NOVICENKOVA 2002). Dotychczasowe badania i pomiary pozwalają ustalić, że kasztel w Kadykovce usytuowano na pagórku, w widłach dwóch strumieni (Ryc. 9, 16). Osada przyobozowa (vicus) znajdowała się najprawdopodobniej na wschód od fortu, wokół świątyni Jowisza Dolicheńskiego (Ryc. 1:4, 17:5). W pobliżu położone były też być może termy (Ryc. 1:8, 17:6), a dalej na wschód, na wzniesieniu - cmentarz, na którym grzebano rzymskich żołnierzy (Ryc. 1:2, 17:7). Jeszcze dalej znajdowała się duża osada (Ryc. 1:7) sąsiadująca z miejscem wydobycia gliny (Ryc. 1:9). Na terenie vicus drogę wiodącą na wschód przecinała druga, prowadząca z Chersonezu do portu w Zatoce Bałakławskiej (Ryc. 10, 11:1). Rzymski garnizon strzegł przede wszystkim tej drogi i dostępu do portu. Tym traktem dopływało zaopatrzenie, prawdopodobnie zarówno z Chersonezu, jak i od strony pobliskiej zatoki. O lokalizacji fortu zdecydowały więc w pierwszej kolejności sąsiedztwo szlaku komunikacyjnego i dostępność wody. Miejsce było bardzo dobrze dobrane, gdyż rozmieszczano w nim wszystkie kolejne rzymskie kontyngenty stacjonujące w tej części Taurydy. W oparciu o wyniki dotychczasowych badań możemy być pewni, że garnizon przysłany za panowania Septymiusza Sewera (faza 3) zaj¬mował teren po vexillatio exercitus Moesiae inferioris (VEMI) z okresu Antoninusa Piusa i jego następców (faza 2). Możemy być też niemal pewni, że z kolei ten oddział budował swoją bazę niwelując ślady stacjonowania wojsk przysłanych wcześniej, zapewne jeszcze za panowania Trajana (faza 1). Czy jednak ten garnizon z początków II w. był pierwszym rzymskim kontyngentem stacjonującym w Bałakławie ? Bezpośrednio pod warstwą spalenizny (określonej jako ślad fazy „przedrzymskiej”) znajdują się pozostałości rowu w kształcie litery „v” (Ryc. 3:3). Warto zwrócić uwagę, że to kształt typowy dla fos i rowów wchodzących w skład rzymskich fortyfikacji (SARNOWSKI, SAVELJA, KARASIEWIcz- -SZCZYPIORSKI 2002: 169, ryc. 3, 8, 10, 14; 2009: 60, ryc. 3, 8). Wśród żelaznych zapinek datujących wspomniane nawarstwienia jedna jest przykładem typu rozpowszechnionego w oddziałach rzymskich stacjonujących w I w. n.e. w prowincjach naddunajskich (NOWAKOWSKI 2015: 382). Może zatem już garnizon wznoszący pierwsze budowle murowane (faza 1) nie budował fortu na surowym korzeniu? Może wybrano miejsce dawnego rzymskiego obozu polowego z I w.? Miejmy nadzieję, że przyszłe wykopaliska w bałakławie zbliżą nas do odpowiedzi na to pytanie. Zakończenie Podsumowując powyższe rozważania należy przede wszystkim podkreślić, że fort rzymski w bałakławie-Kadykovce był najprawdopodobniej jedynym regularnym kasztelem wzniesionym na północnych wybrzeżach Morza Czarnego, a więc poza dolnodunajską granicą Imperium. Potwierdzone wykopaliskowo istnienie Praetorium oraz powiększenie fortu u progu III w. stanowi ważny argument na rzecz hipotezy o znaczącym wzmocnieniu rzymskiej obecności wojskowej na Krymie za panowania Septymiusza Sewera. Odkrycie Praetorium wskazuje również, że przynajmniej okresowo dowództwo wojsk rzymskich w Scytii i Taurydzie znajdowało się właśnie w bałakławie. biorąc pod uwagę położenie w pobliżu najlepszego naturalnego portu na Krymie i powiązanie z wieżami obserwacyjnymi na pograniczu terytorium wiejskiego Chersonezu, wydaje się to całkowicie uzasadnione.
PL
W sezonie 2009 i 2010 podjęto badania tak zwanego Budynku A, odsłoniętego częściowo przez badaczy ukraińskich w 1992 roku. Dotychczasowe odkrycia pozwalają przypuszczać, że pierwsza faza osadnicza na tym miejscu wiąże się ze wzmożoną aktywnością barbarzyńców na pobliskich terenach chory Chersonezu na przełomie er. Byłoby to potwierdzeniem wyników ostatnich wykopalisk na oddalonych o kilka kilometrów greckich farmach. Budynek A, ze względu na zastosowane techniki budowlane i znaleziska dachówek, należy wiązać z obecnością garnizonu rzymskiego w Bałakławie. Plan budowli i jej rozmiary pozwalają domyślać się, że została ona wzniesiona jako barak koszarowy. Odkryte pomieszczenia stanowiły najprawdopodobniej contubernia zwykłych żołnierzy. Być może w drugiej fazie wnętrza zaadaptowano na potrzeby dowódcy, np. centuriona. Obserwacje stratygraficzne wskazują, że przebudowane pomieszczenia zmieniły pierwotne przeznaczenie. Uchwycone ślady potwierdzają powiększanie pomieszczeń (wyburzenie co najmniej jednej ściany) i staranniejsze wykończenie wnętrz (pokrycie ścian i podłóg warstwą białej zaprawy wapiennej).
RU
В 2005-2006 гг интердисциплинарная (междисциплинарная) группа сотрудников Института Археологии Варшавского Университета провела визуальное обследование оборонительных стен Херсонеса Таврического. Были обработаны видимые на дневной поверхности участки фортификационных сооружений. Остатки укреплений анализировались, прежде всего, под углом идентификации видов строительных материалов (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2014 - текст представлен в этом-же номере, стр. 87-112). Также произведена инвентаризация и документирование трещин видимых на поверхности стен. Целью этого второго проекта было установление причин приведших к наблюдаемым повреждениям. Поиск предполагаемых следов землетря-сений на оборонительных стенах Херсонеса Таврического начался с выполнения фотофиксации и зарисовки доступных архитектурных реликвий. Полученные ре-зультаты впоследствии сравнивались с аналогичными опубликованными материалами из других сейсмических районов. Анализ собранных данных подтвердил, что значительная часть трещин образовалась в результате сейсмических сотрясений. Это относится к широко известным (также из литературы) пунктам, таким как, например ядро башни XVII, а также нижних частей соседних стен, прежде всего 16 и 19 (Рис. 1). Главным элементом полевых работ были изме-рения, выполненные непосредственно на стенах. На обследованных участках укреплений произведены замеры более чем на 200 трещинах. Угол их отклонения от нормального уровня измерялся с помощью геологической буссоли. Впоследствии были собраны все измерения выполненные на отдельных стенах. В качестве формы презентации выбраны радиальные диаграммы, по которым легко можно определить чаще всего выступающие уровни наклона углов (Рис. 2-4). Анализируя зафиксированные трещины одинаково рассматривались результаты экспериментальных исследований как и подтвержденные документальн примеры современных разрушений. Обсуждались также случаи предполагаемых сейсмических разрушений на других археологических объектах с хоры Херсонеса. Рассмотрены следы, датируемые эллинистическим и римским периодами. Опираясь на проанализированные примеры и мнения, представленные в публикациях, авторы данной работы предлагают выделение пяти случаев землетрясений которые оставили после себя разные следы в сохранившемся на сегодняшний день архитектурном материале: 1. Конец III в. до н.э. (возможно начало II в. до н.э.). В это время, помимо прочего, утолщена башня XVII в городе, а также появляются так называемые «противтаранные пояса» вокруг жилых башен на херсо- несских сельских усадьбах; В свете представленных выше размышлений кажется весьма вероятным, что жители хоры Херсонеса больше боялись сейсмических толчков, а не предполагаемых скифских таранов. На примере башен в Херсонесе констатированы разные способы утолщения стен произведенных во время ремонтных работ после землетрясений. Возможно по тем же причинам укреплялись башни и на сельских усадьбах? Трудно предположить, чтобы волна сильных толчков земли, которая сильно повредила городские укрепления, оставила нетронутыми близлежащие сельские постройки. 2. 60-е годы I в.н.э. Это наиболее вероятная дата построения первой внешней стены (προτείχιομά), которая могла быть построена как временное обеспечение защиты поврежденного участка укреплений; 3. 10-е годы II в.н.э. Данная датировка связана с предыдущей пропозицией. Наиболее вероятный период засыпки пространства между стенами (περίβολος) на отрезке стен 16, 17 и 19, что должно было быть связано с очередной перестройкой стен, скорее всего с участием римского гарнизона (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2014: 92-93); 4. Конец II в. н.э. - начало III в. н.э. В это время произведены нивелирование и подъем уровня грунта, а также основательные ремонтные работы на многих объектах в местах дислокации римских гарнизонов (цитадель в Херсонесе, Балаклава-Кадыковка, высота Казацкая около Инкермана). 5. Конец III в. н.э. - начало IV в. н.э. К башне XVI со стороны цитадели пристроена опора. В конструкции этого укрепления использованы монументальные архитектурные детали. Они могли быть взяты из развалин здания уничтоженного во время того же землетрясения во время которого снова наклонилась описываемая башня. Сравнивая вышеупомянутое предложение к результатам исследований, осуществляемых Антоновой и Никоновым, нужно, прежде всего, подчеркнуть, что упомянутые исследователи не согласны относительно датирования выделенных ими сейсмических эпизодов. В более раннем, самостоятельном предложении, Антонова выделяет четыре катаклизма, датированных 225-250 г., второй половиной III в., 487 г., а также первой половиной XI в. (АNТОNОVА 1999: 8). В более поздней публикации, выданной никоновым по смерти Антоновой, автор также насчитывает четыре катаклизма, но два первых датированы иначе: конец I в. н.э., а также начало III в. (АNТОNОVА, NIКОNОV 2009: 17). Другие исследователи обращают внимание на два большие землетрясения, первое из которых датируется на I в. до н.э. а второе на III в. н.э. (PANEK ET AL. 2008: 469-471). Сравнивая вышеперечисленные датирования сейсмических волн в Херсонесе с определениями авторов данной разработки стоит обратить внимание, что два первых предложения никонова с 2009 года очень приближены к датированиям, рекомендованным в пунктах 2 и 4. Датирование Антоновой одного из эпизодов второй половиной III в. может отвечать землетрясению, упоминаемому в пункте 5. Подытоживая, нужно подчеркнуть, что наиболее вероятна связь следов с землетрясениями, описанных в первом и четвертом пункте. Указывает на это более широкий горизонт уничтожений и перестроек, наблюдаемых на разных археологических памятниках, в том числе и вне Херсонеса (сравн. АNТОNОVА, NIКОNОV 2009: 21-22). В анализируемых материалах до сих пор не хватает данных для подтверждения известного из литературы землетрясения, которое произошло в I в. до н.э. на Босфоре (сравн. TOLSTIKOV 1999; VINOKUROV, NIКОNОV 1998; 2004). Катаклизм, датированный другими исследователями III в., по-видимому, отвечает волне уничтожений и ремонтов, которые происходили около перелома П/Ш века и были замечены во время исследований на римских постах.
XX
W latach 2005-2006 interdyscyplinarny zespół z Instytutu Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego prowadził nieniszczące, nieinwazyjne badania murów obronnych Chersonezu Taurydzkiego. Pracami były objęte odcinki fortyfikacji widoczne na powierzchni gruntu. Pozostałości umocnień analizowano przede wszystkim pod kątem identyfikacji rodzajów budulca (por. KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI 2014 - tekst zamieszczony w tym tomie, 87-112). Przeprowadzono także inwentaryzację i dokumentację pęknięć widocznych na powierzchni murów. Celem tego drugiego projektu była identyfikacja przyczyn obserwowanych uszkodzeń. Poszukiwanie domniemanych śladów trzęsień ziemi na murach obronnych Chersonezu Taurydzkiego rozpoczęto od wykonania dokumentacji fotograficznej oraz rysunkowej dostępnych reliktów architektonicznych. Dokumentacja została następnie porównana z publikowanymi materiałami z innych obszarów sejsmicznych. Analiza zebranych danych potwierdziła, że znaczna część spękań powstała w wyniku wstrząsów sejsmicznych. Dotyczy to dobrze znanych (również z literatury) punktów, takich jak np. jądro baszty XVII oraz dolnych partii sąsiednich kurtyn, przede wszystkim 16 i 19 (Ryc. 1) (por. ANTONOVA, NIKONOV 2009: 18, 20). Głównym elementem prac terenowych były pomiary wykonane bezpośrednio na murach. Na przebadanych odcinkach umocnień dokonano pomiaru ponad 200 spękań. Mierzono ich kąt odchylenia od poziomu za pomocą busoli geologicznej. Następnie zestawiono pomiary wykonane dla poszczególnych kurtyn. Jako formę prezentacji wybrano diagramy rozetowe, z których łatwo można odczytać najczęściej występujące wartości kątów (Ryc. 2-4). Analizując zadokumentowane spękania uwzględniono zarówno wyniki badań eksperymentalnych, jak i udokumentowane przykłady zniszczeń spowodowanych współcześnie. omówione zostały także przypadki domnie-manych zniszczeń sejsmicznych na innych stanowiskach archeologicznych z okolic Chersonezu (por. ANTONOVA, NIKONOV 2009: 21-22). Uwzględniono ślady datowane na okres hellenistyczny i rzymski. W oparciu o przeanalizowane przykłady i opinie prezentowane w publikacjach autorzy niniejszego opracowania proponują wyróżnienie pięciu epizodów sejsmicznych, które pozostawiły różne ślady w zachowanej substancji architektonicznej: 1. Koniec III w. p.n.e. (ew. początek II w. p.n.e.). W tym czasie m.in. pogrubiono basztę XVII w mieście, a także wznoszono tak zwane „pasy przeciw taranom” wokół wież mieszkalnych na chersoneskich farmach. W świetle prezentowanych powyżej rozważań wydaje się bardzo prawdopodobne, że mieszkańcy terytorium wiejskiego Chersonezu obawiali się wstrząsów sejsmicznych, a nie domniemanych scytyjskich taranów. Na przykładzie baszt w Chersonezie stwierdzono różne sposoby pogrubiania murów podczas remontów po trzęsieniach ziemi. Być może z tych samych powodów wzmacniano wieże na okolicznych farmach? Trudno wyobrazić sobie aby fala silnych wstrząsów, która poważnie uszkodziła umocnienia miasta, pozostawiła nietknięte pobliskie zabudowania wiejskie. 2. Lata 60. I w. n.e. Jest to najbardziej prawdopodobna data budowy pierwszego muru zewnętrznego (proteichisma -προτείχιομά), który mógł powstać jako prowizoryczne zabezpieczenie uszkodzonego odcinka umocnień. 3. Lata 10. II w. n.e. Jest to datowanie powiązane z poprzednią propozycją. Najbardziej prawdopodobny moment zasypania międzymurza (peribolos - περίβολος) na odcinku kurtyn 16, 17 i 19, co musiało być powiązane z kolejną przebudową murów przy prawdopodobnym udziale wojsk rzymskich (por. KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI 2014: 92-93); 4. Przełom II i III w. n.e. W tym czasie dokonano niwelacji i podniesienia poziomu użytkowego oraz gruntownego remontu w wielu obiektach w miejscach stacjonowania garnizonów rzymskich (cytadela w Chersonezie, Bałakława-Kadykovka, Wzgórze Kazackaja. 5. Przełom III i IV w. n.e. Do baszty XVI od strony cytadeli dobudowano przyporę. Do konstrukcji tego wzmocnienia wykorzystano monumentalne detale architektoniczne. Mogły one pochodzić z budowli zniszczonej w czasie tego samego epizodu sejsmicznego, podczas którego ponownie przechyliła się omawiana baszta. Porównując powyższą propozycję z wynikami badań prowadzonych przez Antonową i Nikonowa, trzeba przede wszystkim podkreślić, że wymienieni badacze nie są zgodni co do datowania wyróżnionych przez siebie epizodów sejsmicznych. Wcześniejsza, samodzielna propozycja Antonowej wymienia cztery kataklizmy datowane na 225-250 r. n.e., 2. połowę III w., 487 r. oraz 1. połowę XI w. (ANTONOVA 1999: 8). Późniejsza publikacja wydana przez Nikonowa po śmierci Antonowej także wylicza cztery kataklizmy, z tym że dwa pierwsze są inaczej datowane: na koniec I w. n.e. oraz na początek III w. (ANTONOVA, NIKONOV 2009: 17). Inni badacze zwracają uwagę na dwa duże trzęsienia ziemi, z których pierwsze jest datowane na I w. p.n.e., a drugie na III w. n.e. (PANEK ET AL. 2008: 469-471). Porównując wymienione powyżej datowania wstrząsów sejsmicznych w Chersonezie z ustaleniami autorów niniejszego opracowania warto zwrócić uwagę, że dwie pierwsze propozycje Nikonowa z 2009 roku są bardzo zbliżone do datowań sugerowanych w punktach 2 i 4. Datowanie przez Antonową jednego z epizodów na 2. połowę III w. n.e. może odpowiadać trzęsieniu ziemi wzmian¬kowanemu w punkcie 5. Podsumowując wypada podkreślić, że najbardziej prawdopodobny jest związek z trzęsieniami ziemi śladów opisanych w punkcie pierwszym i czwartym. Wskazuje na to szerszy horyzont zniszczeń oraz przebudów obserwowanych na różnych stanowiskach archeologicznych, także poza Chersonezem (por. ANTONOVA, NIKONOV 2009: 21-22). W analizowanych materiałach brak jak dotąd potwierdzenia dla znanego z literatury trzęsienia ziemi, które miało miejsce w I w. p.n.e. na Bosforze (por. TOLSTIKOV 1999; VINOKUROV, NIKONOV 1998; 2004). Kataklizm datowany przez innych badaczy na III w. n.e. zdaje się natomiast odpowiadać fali zniszczeń i remontów, które miały miejsce około przełomu II i III wieku i zostały zaobserwowane podczas badań na posterunkach rzymskich.
PL
Badania wspólnej ekspedycji Instytutu Archeologii Uniwersytetu Warszawskiego oraz Muzeum „Chersonez Taurydzki” w Sewastopolu są prowadzone w centrum Bałakławy od 2009 roku. Dzięki nim, a szczególnie wynikom wykopalisk sezonu 2012, udało się wydzielić cztery fazy chronologiczne oraz odtworzyć plan fragmentu fortu rzymskiego w dwóch ostatnich fazach jego użytkowania (Ryc. 1, 2). Faza „przedrzymska”. Jej ślad stanowi zalegająca najgłębiej kilkucentymetrowa warstwa spalenizny z frag¬mentami wtórnie przepalonej gliny (Ryc. 7:1). Nieliczne zabytki ruchome, w tym fragmenty żelaznych fibul typu Aucissa (TREISTER 1994), pozwalają datować pozostałości na przełom er (ze wskazaniem na I w. n.e.). Faza 1. Można do niej zaliczyć tylko kilka odizolowanych od siebie fragmentów różnych budowli (KARASIE- WICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012: ryc. 1). Zostały one wykonane z łamanego kamienia łączonego zaprawą z gliny. Cechą charakterystyczną jest zastosowanie także zaprawy wapiennej - stanowi ona warstwę uszczelniającą w dwóch różnych konstrukcjach uznanych za kanały oraz we wnętrzu zbiornika o nieznanym przeznaczeniu. Budowle tej fazy były najprawdopodobniej wznoszone na warstwie niwelacyjnej wyrównującej teren. Ich pozostałości zostały rozebrane i teren wyrównany także przed budową struktur kolejnej fazy. Odkryte dotychczas ślady nie pozwalają na rekonstrukcje planu ani przeznaczenia budowli. Opisane relikty są datowane tylko dzięki sekwencji stratygraficznej oraz przez analogie do innych miejsc stacjonowania wojsk rzymskich na Krymie. Na tej podstawie Faza 1 umownie została określona jako „trajańska”. Faza 2 (Ryc. 1). W wyniku wykopalisk odsłonięto znaczną część fundamentów i niżej położonych partii par¬teru budynku wykonanego z łamanego kamienia łączonego surową gliną (Ryc. 1:2). Udało się ustalić, że dach był pokryty dachówką. Od południa, zachodu i północy do budynku przylegały ulice. Wzdłuż południowej ściany prawdopodobnie biegł portyk wsparty na drewnianych słupach. Małe pomieszczenia i sposób ich rozplanowania mogą wskazywać, że budynek pełnił w omawianej fazie funkcję koszar. Dalej na zachód, po przeciwnej stronie ulicy, udało się odsłonić pozostałości muru obronnego (Ryc. 1:1, 8:1, 9:1). Po jego wewnętrznej stronie widoczne były ślady dobudowy, prawdopodobnie schodów lub pochylni (ascensus). Po zewnętrznej stronie udało się zarejestrować ślad fosy (Ryc. 6:12). Na północ od budynku relikty fundamentów i negatywy po fundamentach (na przedłużeniu opisanych umocnień) układały się w pozostałości dwóch baszt. Baszty były czworokątne i wybudowane po wewnętrznej stronie muru obronnego (Ryc. 1:3, 3:6,11,12). Częściowo przegradzały ulicę okrężną biegnącą pomiędzy domniemanymi koszarami a murem obronnym. Kluczowe dla przyszłej rekonstrukcji planu fortu wydaje się ustalenie, że mur koszar jest równoległy do zachowanych pozostałości umocnień. Na tej podstawie można przypuszczać, że mamy tu do czynienia z pierwszym regularnym (prostokątnym?) fortem zbudowanym przez Rzymian na północnych wybrzeżach Morza Czarnego. Omawiana faza może być datowana na okres rządów Antoninusa Piusa. Podstawy do takiego datowania dostarcza m.in. analiza materiału tegularnego w oparciu o opracowane materiały z innych stanowisk (SARNOWSKI 2006). Faza 3 (Ryc. 2). Jest to najpóźniejsza faza, którą można łączyć z obecnością rzymskiego garnizonu. Budynek domniemanych koszar został przebudowany (Ryc. 4:1). Poziom użytkowy omawianej fazy znajduje się średnio o 0,5 m wyżej od poprzedniej. Także w tym przypadku do budowy użyto łamanego kamienia łączonego gliną, a dach pokryto dachówką. Ściany i część podłóg pokryto warstwą białej zaprawy wapiennej. Wprowadzono szereg zmian wskazujących na inne przeznaczenie budynku. został on m.in. poszerzony na zachód kosztem części ulicy okrężnej (Ryc. 11:3, 12:2) . W tej fazie, w centralnej części powstał brukowany dziedziniec z podcieniem (portykiem) - od strony zachodniej (Ryc. 4:2, 12:1, 13:1). Na obecnym etapie badań nie jest jasne, czy mniejsze podwórze istniało już w fazie poprzedniej. Również wzdłuż sąsiednich ulic (północnej i południowej) w ostatniej fazie pojawiły się portyki wsparte na stylobatach (Ryc. 2:3, 3:7,10). Można przypuszczać, że w wyniku przebudowy powstał dom perystylowy, przeznaczony dla jednego z oficerów. W tym samym czasie po przeciwnej stronie zwężonej ulicy okrężnej rozebrano mur obronny, a na jego pozostałościach wzniesiono kolejny budynek (Ryc. 2:1, 5:1). Dotychczas odkopano tu tylko jedno pomieszczenie z piwnicą hypokaustyczną (Ryc. 8:3, 9:3). Wyniki dotychczasowych prac pozwalają przypuszczać, że mamy do czynienia z narożnym pomieszczeniem term. Teza ta wymaga oczywiście weryfikacji w toku dalszych badań. Nie ulega natomiast wątpliwości, że w omawianej fazie fort rozbudowano (powiększono) na zachód, zachowując jego regularny plan (relikty domu oficera i domniemanych term pozostały wobec siebie równoległe). Warto zwrócić uwagę, że położona dalej na północ ulica została wyraźnie poszerzona (Ryc. 2:3). Zajęła ona miejsce po basztach należących do muru obronnego z poprzedniej fazy. Faza 3 jest datowana na okres Sewerów, a jej kres wyznacza panowanie ostatnich przedstawicieli tej dynastii. Taką chronologię wskazuje skarb monet odkryty w latach 90. XX w. w odkopanej wówczas części budynku określonego obecnie jako koszary przebudowane na dom oficera (FILIPPENKO, ALEKSEENKO 2000).
RU
Начиная с 2009 года в Севастополе, в центре Балаклавы проводятся совместные исследования экспедиции института Археологии варшавского Университета и Национального заповедника «Херсонес Таврический». Благодаря этим работам, а особенно результатам раскопок сезона 2012 года, удалось выделить четыре хронологические фазы существования части римского форта, а также выяснить его план в двух последних фазах (Рис. 1, 2). «Предримская» фаза. Представлена залегающим ниже всех слоем горения, мощностью в несколько сантиметров с фрагментами вторично обожжённой глины (Рис. 7:1). Немногочисленные археологические находки, в том числе фрагменты железных фибул типа Aucissa (TREISTER 1994) позволяют датировать вы¬явленные остатки рубежом эр (с указанием на I в. н.э.). Фаза 1. к ней можно причислить только несколько изолированных друг от друга фрагментов разных строений, которые были построены из ломаного камня, в качестве соединяющего раствора служила глина (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012, рис. 1). Характерной чертой является также использование известкового раствора, который применялся для герметизации в двух разных конструкциях, похожих на каналы, а также внутри резервуара неизвестного назначения. вышеописанная фаза, скорее всего, покоится на слое нивеляции, который выравнивает территорию. Её остатки были разобраны, а территория также выровнена перед строительством в следующий период. открытые в настоящее время следы не позволяют реконструировать ни плана, ни назначения сооружений. описанные остатки датируются только благодаря стратиграфической последовательности, а также проведённым аналогиям с другими местами расположения римских войск в крыму. На этом основании Фаза 1 условно названа «траянской». Фаза 2 (Рис. 1). в результате раскопок выявлена значительная часть фундаментов и нижних участков стен строения, возведённого из ломанного камня, который соединён сырой глиной (Рис. 1:2). Установлено, что крыша была покрыта черепицей. С юга, запада и севера к строению прилегали улицы. вдоль южной стены проходил портик, крыша которого подпиралась деревянными столбами. Небольшие помещения и способ их расположения могут указывать, что в вышеупомянутой фазе строение выполняло функции казарм. далее на запад, на противоположной стороне улицы удалось выявить остатки оборонительной стены (Рис. 1:1, 8:1, 9:1). С её внутренней стороны были видны следы пристройки, скорее всего, лестницы или наклонного спуска (ascensus). С внешней стороны удалось выявить следы рва (Рис. 6:12). На север от строения фрагменты фундаментов и негативы от фундаментов стен (на продолжении описанных укреплений) укладываются в остатки двух башен. Башни были четырёхугольные и построены с внутренней стороны оборонительной стены (Рис. 1:3, 3:6,11,12). частично перегораживали окружную улицу, бегущую между предполагаемыми казармами и оборонительной стеной. возможно, ключевым фактом для будущей реконструкции плана форта является определение, что стена казарм является паралельной сохранившимся остаткам укреплений. На этом осно¬вании можно констатировать, что имеем дело с первым регулярным (прямоугольным?) фортом, построенным римлянами на северном побережье чёрного моря. описанная фаза, скорее всего, датируется периодом правления Антонина Пия. основанием для такой датировки служит, между прочими, анализ клеймённого черепичного материала, который сравнили с обработанными материалами других памятников (SARNOWSKI 2006). Фаза 3 (Рис. 2). Это самая поздняя фаза, которую можно связывать с присутствием римского гарнизона. Здание предполагаемых казарм было перестроено (Рис. 4:1). дневная поверхность данной фазы находится в среднем на 0,5 м выше предыдущей. Также и в данном случае для строительства был использован ломанный камень, соединённый глиной, а крыша покрыта черепицей. Стены и часть полов покрыты слоем белого известкового раствора. осуществлён ряд изменений, указывающих на другое предназначение строения. Помимо прочего, оно было расширено на запад за счёт части окружающей улицы (Рис. 11:3, 12:2). в этой фазе в центральной части появляется вымощенный затенённый двор (с портиком), с западной стороны (Рис. 4:2, 12:1, 13:1). На настоящем этапе исследований не ясно существовало ли подворье меньших размеров уже в предыдущей фазе. Также вдоль соседних улиц (северной и южной) в последней фазе появляются портики, опирающиеся на стилобаты (Рис. 2:3, 3:7,10). можно предположить, что в результате перестройки воздвигнут дом с перестилем, предназначенный для одного из офицеров. в то же самое время на противоположной стороне суженной окружной улицы была разобрана оборонительная стена, а на её остатках построено следующее строение (Рис. 2:1, 5:1). до настоящего времени выявлено только одно помещение с гипокаустом (Рис. 8:3, 9:3). Наблюдения, осуществлённые во время исследования, позволяют предположить, что имеем дело с угловым помещением терм. Безусловно, этот тезис требует проверки в ходе дальнейших работ. в то же время нет сомнения, что в описываемой фазе форт был увеличен на запад сохраняя регулярный план (остатки дома офицера и предполагаемых терм располагаются также параллельно друг другу). Стоит обратить внимание, что расположенная далее на север улица была выразительно расширена (Рис. 2:3). она заняла место, где находились башни, принадлежащие оборонитель¬ной стене предшествующей фазы. Фаза 3 датируется периодом правления Северов, а её конец совпадает с правлением последних представителей этой династии. Такую датировку даёт клад монет, открытый в 90-х годах ХХ века в выявленной тогда части строения, которое в настоящее время было определёно как казармы, перестроенные в дом офицера (FILIPPENKO, ALEKSEENKO 2000).
PL
W wyniku wykopalisk prowadzonych w centrum Bałakławy w latach 2009-2010 udało się potwierdzić, że ruiny określane wcześniej jako „Budynek A” stanowią pozostałości koszar wzniesionych przez wojsko rzymskie. Budynek funkcjonował w 2. połowie II i 1. połowie III wieku. Początki jego istnienia wyznaczają znaleziska dachówki ze stemplami „vEMI”, kres użytkowania należy najprawdopodobniej datować w oparciu o skarb denarów znaleziony w latach 90. XX w. Najmłodsze monety to emisje ostatnich przedstawicieli dynastii Sewerów. Pozostałości architektoniczne koszar pozwalają wyróżnić dwie fazy budowlane, które można powiązać z fazami budowlanymi pobliskiej świątyni Jowisza Dolicheńskiego. Na południe od budynku natrafiono na pozostałości fundamentu, który został uznany za stylobat portyku (Ryc. 1:8). W roku 2011 wykop poszerzono w kierunku zachodnim i północnym. dzięki temu udało się ustalić szereg nowych faktów: - koszary od zachodu graniczą z ulicą utwardzoną drobnym tłuczniem kamiennym (Ryc. 1:3); budynek kontynuuje się w kierunku północnym; - cały rząd pomieszczeń od zachodu został dobudowany w fazie II (okres Sewerów) kosztem zwężenia wspomnianej ulicy; - po przeciwnej stronie ulicy natrafiono na pozostałości umocnień fortu. Mur wykonano z niemal nieobrobionych brył kamienia układanych bez fundamentu na sub-strukcji z zaprawy wapiennej i tłucznia (Ryc. 1:1); - do umocnień od wewnątrz dobudowano jeden równoległy wątek (Ryc. 1:2), który można interpretować jako wejście na mury (ascensus); - na zewnątrz od muru obronnego w sondażu udało się odkryć pozostałości fosy; - poniżej zabudowań koszar znajdują się resztki wodociągu (Ryc. 1:6,7), kanału ściekowego (Ryc. 1:4) oraz pozostałości nierozpoznanych fundamentów (Ryc. 1:5). Fundamenty koszar przecinają te relikty lub przebiegają powyżej; - poniżej wszystkich opisanych pozostałości architektonicznych, podobnie jak na odcinku z lat 2009-2010, zalega warstwa spalenizny bez śladów zabudowań kamiennych, którą na podstawie materiału zabytkowego można datować na przełom er lub I w. n.e. Na podstawie dotychczasowych odkryć można wnioskować m.in., że fort w Bałakławie był otoczony kamiennym murem obronnym, na zewnątrz którego biegła fosa. Zachowane ślady umocnień pochodzą najpóźniej z okresu budowy koszar (2. połowa II w.). Pierwszy raz (na terenie uznanym za wnętrze fortu) udało się uchwycić starsze relikty architektury murowanej. Zastosowana technika murarska (użycie białej i różowej zaprawy wapiennej) może wskazywać na wojsko rzymskie. Pozycja stratygraficzna tych reliktów pozwala przypuszczać, że są to pozostałości zabudowań z początku II wieku. Być może jest to ślad obecności garnizonu w okresie rządów Trajana.
RU
В результате раскопок, проводимых в центре Балаклавы в 2009-2010 гг., удалось подтвердить, что руины определённые ранее как „Здание А”, представля¬ют собой остатки казарм, построенных римским вой¬ском. Строение функционировало во второй половине II и первой половине III вв. На время его строительства указывают находки черепицы с клеймом „УЕМГ’. Клад динариев, найденных в части строения, выявленной в 90-х гг. XX в., может свидетельствовать о прекращении его существования. Самые поздние монеты являются эмиссией времени последних представителей династии Северов. Архитектурные остатки казарм позволяют вы¬делить две строительные фазы, которые можно соотне¬сти со строительными фазами находящегося побли¬зости святилища Юпитера Долихена. на юг от строения наткнулись на остатки фун¬дамента, который был признан как стилобат портика (Рис. 3:8). В 2011 году раскоп был расширен в запад¬ном и северном направлениях. Благодаря этому уда¬лось установить ряд новых фактов: - казармы с запада граничат с улицей, утрамбованной мелким каменным щебнем (Рис. 1:3); - строение продолжается в северном направлении; - весь ряд помещений с запада был достроен в фазе II (период Северов), в связи с чем была сужена упомя¬нутая улица; - на противоположной стороне улицы наткнулись на остатки оборонительных сооружений форта; стена построена из плохо обработанных камней, без фунда¬мента, на субструкции из известнякового раствора и щебня (Рис. 1:1); - к оборонительным сооружениям извнутри пристро¬ено „утолщение” (Рис. 1:2), которое можно интер¬претировать как выход на стены (акетш); - снаружи от оборонительной стены, в зондаже удалось наткнуться на остатки рва; - ниже строения казарм находятся остатки водопро¬вода (Рис. 1:6,7), канализационного канала (Рис. 1:4), а также остатки неопределённых нами фунда¬ментов (Рис. 1:5). Фундаменты казарм пересекают эти остатки или проходят выше; - ниже всех описанных архитектурных остатков, подобно как на отрезке 2009-2010 гг., залегают слои горения без следов каменных строений, археологи¬ческий материал которых позволяет их датировать рубежом или I в. н.э. На основании современных исследований мож¬но сделать вывод, что форт в Балаклаве был окружён каменной оборонительной стеной, впереди которой проходил ров. Сохранившиеся следы оборонительных сооружений можно датировать временем строительства казарм (вторая половина II в.). Таким образом, впервые (на территории форта) удалось выявить более ранние остатки строительной архитектуры. Строительная тех¬ника (использование белого и розового известко-вого раствора) может указывать на присутствие римского войска. Относительная датировка (на основании стра¬тиграфии) позволяет предположить, что остатки стро¬ений датируются началом II века. Возможно, эти следы являются свидетельством присутствия гарнизона в пе¬риод правления императора Траяна.
PL
Nieinwazyjne badania twierdzy Apsaros, wyko-nane w dniach 15-30 czerwca 2012 roku, miały na celu uzyskanie informacji pozwalających na odpowiednie przygotowanie dalszych pracy badawczych (wskazanie lokalizacji wykopów) na tym stanowisku, zaplanowanych przez Centrum Archeologii Śródziemnomorskiej UW. W ramach podjętych działań wykonano zdjęcia z powietrza, pomiary topograficzne i rozpoznanie geofizyczne z zastosowaniem metody magnetycznej. Pozyskane dane opracowano w postaci ortofotomap, trójwymiarowych modeli rozkładu rejestrowanych wartości parametrów fizycznych gruntu, kolorowych i czarno-białych map zmian wartości wektora całkowitego natężenia pola magnetycznego i wartości pseudo- gradientu jego składowej poziomej Hz. Umieszczenie danych w ujednoliconym systemie koordynat geograficznych (UTM strefa 37 T) pozwala na lokalizację wydzielonych anomalii geofizycznych w terenie i zaplanowanie koniecznych sondaży wykopaliskowych w miejscach prawdopodobnego występowania pozostałości zabudowy wewnątrz twierdzy.
RU
В 1992 году в Балаклаве-Кадыковке была открыта часть здания римского периода. Последующие исследования близлежащего храма Юпитера Долихена (1997-1999) позволили установить множество связей между двумя зданиями. Объекты были построены и функционировали синхронно, а их строителями были римские солдаты, базирующие в Балаклаве. Раскопки, проводившиеся в 2009-2013 гг. по соседству с местным рынком, позволили постепенно открывать упомянутое выше здание (Рис. 1). Работами совместной польско-украинской экспедиции руководили авторы данного текста. Исследования позволили выделить два периода использования территории предшествующие возни-кновению данного здания. Древняя фаза «доримская» датируется первым веком нашей эры, возможно, его серединой (Рис. 6:2,3). Фаза 1 - условно называемая «траянская», датируется рубежом !-П вв. В этот период возникло первое каменное здание, от которого сохранились лишь скромные фрагменты. Следующие фазы связаны со строительными периодами, определенными во время исследований святилища Юпитера. Фаза 2 - (вторая половина II в. н.э.) - в это время появляется упомянутое здание, а также близлежащие укрепления римского форта. Фаза 3 - (рубеж П-Ш вв. н.э. - начало III в. н.э.), ее начало обозначено масштабной перестройкой. Объект был расстроен за счет соседней улицы (Via Sagularis). На месте укреплений на другой стороне этой улицы было построено здание, от кото¬рого до сих пор исследовано только одно помещение с гипокаустом (Рис. 1:7). Результаты следующих исследовательских сезонов приводили к изменению взглядов на предмет функций описываемого строения. Определенным затруднением является тот факт, что наблюдаемая перестройка датирована рубежом П-Ш вв. н.э. наверняка связана с изменением функций объекта. Изначально предполагалось, что открытые руины - это остатки казарм (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012), а позже уже, что возможно дом центуриона (KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013). Серьезные сомнения при-несло открытие двора прилегающего к помещениям (KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128, 131, рис. 2:2). Во время сезона 2013 г закончены исследования упомянутого двора, а также части помещений расположенных восточнее. Благодаря этому появилась возможность реконструкции плана и размеров здания с фазы 3, после перестройки и вероятной смены назначения (Рис. 1). Собранные данные позволяют признать открытое здание с двором примером дома с перистилем (Рис. 1). Аналогичные здания выполняли в римских фортах функции дома командующего гарнизоном (преторий). Такая интерпретация позволяет дополнить аргументацию в дискуссии по поводу назначения соседнего здания с гипокаустом (Рис. 1:7; см. KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 131, рис. 2:1, 5:1, 8:3, 9:3). Расположение здания в непосредственной близости с Преторием также уменьшает возможность его использования в хозяйственных целях. Естественно, что окончательное решение в данном вопросе могут принести дальнейшие исследования. Следует обратить внимание и на то, что возле Претория могли быть построены термы для командующего гарнизоном. Такой вариант известный между прочим с расположенного на стене Адриана в Британии форта Vercovicium/ Housesteads (RUSHWORTH 2009: 6, 271, рис. 1.4 - здание XI). Строительство предполагаемых терм одновременно с перестройкой дома с перистилем позволяет предполагать, что весь комплекс был сооружен для нужд офицера в ранге трибуна - вероятно командующего римским контингентом в Крыму. Предлагаемая интерпретация разумеется должна быть сверифицированная в процессе дальнейших исследований в Балаклаве.
PL
W 1992 roku w Bałakławie-Kadykovce, odkryto fragment budynku z okresu rzymskiego. Późniejsze badania pobliskiej świątyni Jowisza Dolicheńskiego (1997-1999) pozwoliły stwierdzić liczne związki między obydwoma bu-dowlami. Obiekty powstały i funkcjonowały w tym samym czasie, a ich budowniczymi byli żołnierze rzymscy stacjonujący w Bałakławie. Wykopaliska prowadzone w latach 2009-2013 w sąsiedztwie miejscowego rynku stopniowo odsłaniały wspomniany budynek (Ryc. 1). Pracami wspólnej, polsko- ukraińskiej ekspedycji kierowali autorzy niniejszego tekstu. Badania pozwoliły wyróżnić dwa okresy użytkowa¬nia terenu, poprzedzające powstanie omawianego budynku. Faza najstarsza - „przedrzymska“, jest datowana na I w. n.e., być może na połowę tego stulecia (Ryc. 6:2,3). Faza 1 - umownie zwana „trajańską“, jest datowana na przełom I/II w. W tym okresie powstała pierwsza murowana zabudowa, z której zachowały się jedynie skromne fragmenty. Kolejne fazy są już korelowane z fazami budowlanymi wyróżnionymi podczas badań Świątyni Jowisza: faza 2 (2. połowa II w.) - w tym czasie powstaje omawiany budynek oraz pobliskie umocnienia fortu; faza 3 (przełom II/III w. - początek III w.) - początek tej fazy wyznacza rozległa przebudowa. Obiekt zostaje rozbudowany kosztem części sąsiedniej ulicy (Via Sagularis), a po jej drugiej stronie miejsce umocnień zajmuje budowla, z której dotychczas odkryto tylko jedno pomieszczenie z piwnicą hypokaus- tyczną (Ryc. 1:7). Wyniki kolejnych sezonów badań przyczyniały się do zmiany poglądów na temat funkcji omawianej budowli. Pewnym utrudnieniem jest fakt, że zaobserwowana przebudowa, datowana na przełom II/III w., niemal na pewno wiązała się ze zmianą funkcji obiektu. Początkowo zakładano, że odsłaniane relikty to pozostałość koszar (KARA- SIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2012), później, że mógł to być dom centuriona (KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013). Poważne wątpliwości zrodziło odkrycie dzie¬dzińca towarzyszącego pomieszczeniom (KARASIEWICZ- -SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 128, 131, ryc. 2:2). W sezonie 2013 dokończono badania wspomnianego dziedzińca oraz części pomieszczeń położonych dalej na wschód. Dzięki temu możliwa stała się rekonstrukcja planu i wymiarów domu z fazy 3, po rozbudowie i prawdopodobnej zmianie funkcji (Ryc. 1). Zgromadzone dane pozwalają uznać odkryty bu¬dynek z dziedzińcem za przykład domu perystylowego (Ryc. 1). Podobne budowle pełniły w fortach rzymskich funkcję domu dowódcy garnizonu (praetorium). Taka interpretacja dostarcza też nowych argumentów w dyskusji na temat przeznaczenia sąsiedniej budowli z piwnicą hypokaustyczną (Ryc. 1:7; por. KARASIEWICZ-SZCZYPIORSKI, SAVELA 2013: 131, ryc. 2:1, 5:1, 8:3, 9:3). Położenie tuż obok Praetorium przemawia raczej przeciw funkcji gospodarczej. Oczywiście rozstrzygnięcie w tej sprawie mogą przynieść dopiero dalsze badania. Warto jednak zauważyć, że obok Praetorium mogły zostać wzniesione termy dla do-wódcy garnizonu. Takie rozwiązanie jest znane m.in. z po-łożonego na Murze Hadriana w Brytanii fortu Vercovicium/ Housesteads (RUSHWORTH 2009: 6, 271, ryc. 1.4 - budynek XI). Budowa domniemanych term jednocześnie z rozbudową sąsiedniego domu z perystylem zdaje się potwierdzać, że całe założenie powstało na potrzeby oficera rangi trybuńskiej - prawdopodobnie dowódcy wojsk rzymskich stacjonujących na Krymie. zaproponowana interpretacja powinna oczywiście zostać zweryfikowana w trakcie dalszych badań w Bałakławie.
RU
Римский военный пост на высоте Казацкая (Fig. 1) открыт случайно в 1991 году. В 2000-2002 гг. были начаты его систематические исследования совместной экспедицией Национального заповедника «Херсонес Таврический» (Севастополь) и Института Ар¬хеологии Варшавского университета (Варшава). Результаты исследования показали, что пост существовал во 2-ой половине II - 1-ой половине III вв. н.э. К сожалению, отсутствует материал, позволяющий датировать памятник археологии более точно. В некоторых помещениях (A1, Б, C1, D), а также в башне и во дворе удалось выделить два периода существования постройки. Археологический материал, обнаруженный на указанных участках, в том числе и костные остатки жи¬вотных были последовательно отобраны. Первоначальный период существования на первом этаже башни прослеживается как тонкий слой утоптанного пепла, в котором находились единичные фрагменты черепицы (Fig. 3). На полу данного периода, вдоль западной стены помещения позднее был уложен ряд крупных камней, которые, скорее всего, служили лавкой. В помещении A1 замечено, что основание за¬падной стены находится выше фундаментов соседних стен (Fig. 2). Под фундаментом указанной стены имеется слой стерильной глины, и только под ним - дневная поверхность первого периода жизнедеятельности строения. Как и в башне, эта поверхность прослеживается благодаря утоптанному пеплу. Лишенный находок слой глины, скорее всего, образовался в результате разрушения первоначальных стен помещений. На та¬кую возможность указывают контуры отдельных блоков (кирпичей?) из сырой глины, что было замечено во время исследования глинистых отложений в помещении В. Если наше наблюдение является верным, в таком случае уложенные из камня нижние участки стен в помещениях, окружающих двор, выполняли бы функцию фундаментов. По-видимому, выше стены были соору¬жены из глины. Объясняло бы это как происхождение слоя чистой глины, так и факт отсутствия завалов камней разрушенных стен. Сооруженные выше более поздние стены помещений возведены на слое снивели-рованной глины из уничтоженных стен первоначальной застройки. Под слоем нивеляции находился глинобитный пол. На посту Казацкая найдено 1715 фрагментов костей, из которых идентифицировано, с точки зрения видового и анатомического состава - 1144 (66.7 %; Table 1). Преобладают кости млекопитающих (89.5 %), меньше костей птиц (1.7 %) и рыб (0.2 %). Остатки молюсков составляют 8.6 % (Table 2). Млекопитающие были представлены главным образом домашними животными (99.0 %), дикие животные - немногочисленны, среди них можно выделить кости серны, кабана, зайца, газели и оленя. Среди домашних млекопитаю¬щих больше половины составляют кости овцы и козы (59.1 %), на втором месте - свиньи (21.2 %), а затем - крупнорогатого скота (14.0 %), коня (4.5 %) и собаки (0.9 %). Таким образом, основой мясной диеты обитателей поста были домашние животные, однако, не известно разводили их на месте или откуда-нибудь доставляли. Преобладание мелких жвачных животных и свиньи объясняется тем, что эти породы были легки в содержании. Млекопитающие, на которых охотились, и безпозвоночные в виде моллюсков и устриц, а также улитки являлись только дополнением в рационе питания, в то же время мясо птиц, среди которых выделены кости домашних кур, не играло почти никакой роли. С другой стороны, отсутствие значительного количества костей птиц можно объяснить их плохой сохранностью. Незначительное присутствие остатков рыб также, по-видимому, не соответствует фактической роли в диете пребывавших в Крыму римских солдат. Археологические свидетельства из Херсонеса, в том числе более ста цистерн, предназначенных для переработки рыбы, позволяют предположить, что поставки на высоту Казацкая рыбной продукции осуществлялись в форме лишенных костей продуктов переработки. В пределах поста количество костей отдельных видов было различным (Table 3). Также отличаются и каждый из двух периодов существования поста (Table4,5). Со временем возрастает удел мелких жвачных животных и уменьшается доля костей свиней и крупного рогатого скота. Анатомический анализ крупного рогатого скота показывает, что отсутствуют фрагменты выростка лобной кости, на которой крепятся рога, а также фалангов пальцев. Это означает, что убой этих животных, если их разводили на месте, осуществлялся вне пределов поста. Если же мясо животных поступало извне, то, без сомнения, была произведена предварительная селекция, основанная на выборе наиболее ценных в кулинарном смысле частей. в то же время представлены все элементы скелетов овцы, козы и свиньи, что свидетельствует об осуществлении убоя животных на месте, по крайней мере, спорадически (Table 6). среди костей крупного рогатого скота 2.2 % от-носится к молодым особям, среди костей овец и коз - 10.1 %, а среди свиней - 17.1 %. Приведенные выше наблюдения свидетельствуют, что свиней разводили с целью получения не только мяса, но также и сала, в то время мелких жвачных животных, главным образом, из-за мяса, а крупный рогатый скот использовали как тягловую силу и источник молока. Крупный рогатый скот формой был близок туру, встречаются низкорослые типа Bos taurus brachyceros, присутствуют также вы¬сокие особи типа Bos primigenius (Table 7). Не найдено форм промежуточных, свидетельствующих о скрещивании обоих типов. Овцы представлены мелкой формой близкой муфлону, высотой в холке 59 см. Лошади отличаются значительным ростом - около 150 см и мощ¬ным сложением корпуса. при сравнении остатков домашних животных с поста на высоте Казацкая и другими пунктами, где пребывали римские солдаты, то есть в Балаклаве и в Нове, следует, что видовой состав был достаточно различ¬ным (Table 8). Причиной, правдоподобно, могли служить многие факторы, и прежде всего, климатическогеографический. Большое значение имел и характер поселения. То есть диета солдат была приспособлена к локальным возможностям в месте их проживания.
PL
Rzymski posterunek wojskowy na Wzgórzu Kazackaja (Fig. 1) został odkryty przypadkowo w 1991 r. W latach 2000-2002 systematyczne badania na tym stanowisku prowadziła wspólna ekspedycja Muzeum Narodowego „Chersonez Taurydzki” w Sewastopolu i Instytutu Archeologii UW. Wyniki badań pozwalają datować posterunek na 2. połowę II w. i 1. połowę III w. n.e. Niestety podczas wykopalisk nie ujawniono materiału, który umożliwiłby precyzyjniejsze datowanie. W niektórych pomieszczeniach (A1, B, C1, D), a także we wnętrzu wieży i na dziedzińcu, udało się wyróżnić dwie fazy budowlane. Znaleziska ruchome, w tym kości zwierzęce, były na tych odcinkach przyporządkowywane do jednej z faz. Pierwotny poziom użytkowy w zachowanej części wieży rysuje się jako cienka warstwa rozdeptanego popiołu (Fig. 3). W jej stropie znajdowały się pojedyncze fragmenty dachówek. Dopiero później (powyżej) wzdłuż zachodniej ściany wieży ułożono kamienie, które przypuszczalnie tworzyły ławę. W pomieszczeniu A1 ściana zachodnia została wzniesiona z wyższego poziomu niż południowa (starsza?) ściana tego pomieszczenia (Fig. 2). Poniżej stopy fundamentu ściany zachodniej znajduje się warstwa sterylnej gliny, a dopiero pod nią pierwotny poziom użytkowy. Tak jak w wieży, jest on czytelny dzięki popiołowi rozdeptanemu na klepisku. Pozbawiona znalezisk warstwa czystej gliny, zalegająca powyżej, powstała najprawdopodobniej w wyniku zawalenia się ścian pomieszczeń z pierwszej fazy. Na taką możliwość wskazują czytelne w warstwie gliny kontury oddzielnych bloków (cegieł ?) z surowej gliny, które zaobserwowano podczas eksploracji w pomieszczeniu B. Można przypuszczać, iż zachowane pozostałości kamiennych ścian to faktycznie fundamenty, na których wznoszono właściwe, gliniane ściany, a całość pokryto dachem z materiałów organicznych. Wyjaśniałoby to pochodzenie warstwy czystej gliny, a także brak zasypiska, które powinno pozostać po budowlach wzniesionych z kamienia. Późniejsze ściany pomieszczeń powstawały na warstwie gliny pochodzącej ze zniszczonych, wcześniejszych zabudowań. Podczas badań wydobyto łącznie 1715 fragmentów kostnych, z czego pod względem gatunkowym i anatomicznym zidentyfikowano 1144 sztuki, co stanowi 66.7 %. Wśród zidentyfikowanych pozostałości kostnych dominowały szczątki ssaków (89.5 %), a zdecydowanie mniej liczne były szczątki zwierząt należących do innych gromad: ptaków (1.7 %), ryb (0.2 %) i mięczaków (8.6 %) (Table 2). Ssaki reprezentowane były głównie przez zwierzęta udomowione (99.0%), do dzikich należał tylko 1.0% szczątków. Udało się zidentyfikować m.in. kości dzika, zająca, gazeli i jelenia. Wśród gatunków domowych ponad połowę stanowiły kości owcy i kozy (59.1 %), na drugim miejscu byłaświnia (21.2%), dalej bydło (14.0%). Nakolejnych miejscach występowały szczątki konia (4.5 %) i psa (0.9 %). W diecie mieszkańców posterunku dominowało mięso zwierząt domowych, nie można jednak stwierdzić jednoznacznie, jak wiele zwierząt mogło być hodowanych na miejscu, a ile mięsa przywożono. Dominacja szczątków drobnych przeżuwaczy i świni jest zrozumiała, są to gatunki łatwiejsze w utrzymaniu. Ssaki dzikie oraz bezkręgowce stanowiły tylko uzupełnienie diety, a mięso ptactwa, w tym kury domowej, nie odgrywało niemal żadnej roli. Niedobór szczątków drobiu, a także ryb, można jednak tłumaczyć ich mniejszą trwałością. Nieliczne występowanie właśnie tych szczątków prawdopodobnie nie odpowiada faktycznej roli w diecie żołnierzy rzymskich stacjonujących na Krymie. Wyniki wykopalisk w Chersonezie, w tym przede wszystkim ponad stu znanych zbiorników służących do przetwarzania ryb, mogą wskazywać, że te ostatnie najprawdopodobniej trafiały na wzgórze Kazackaja w formie pozbawionych ości przetworów. Skład szczątków kostnych pochodzących z wieży, pomieszczeń gospodarczych i dziedzińca pod wieloma względami różnił się (Table 3). Porównanie składu gatunkowego zbiorów kości z dwóch wyróżnionych faz chronologicznych także wykazało zróżnicowanie (Table 4 i 5). W fazie drugiej wzrasta udział małych przeżuwaczy, a maleje odsetek szczątków świni i bydła. z analizy rozkładu anatomicznego szczątków bydła wynika, że brakowało fragmentów możdżeni i członów palcowych. Oznacza to, że ubój tych zwierząt (przy założeniu, że były one hodowane na miejscu), odbywał się poza terenem posterunku. Jeśli natomiast mięso specjalnie sprowadzano, to niewątpliwie dostarczano wyselekcjonowane, bardziej wartościowe części tuszy. Tymczasem szczątki kostne owcy, kozy i świni reprezentują wszystkie części szkieletu, co wskazuje, że uboju osobników należących do tych gatunków, przynajmniej czasami, dokonywano na miejscu (Table 6). Wśród kości bydła 2,2 % należało do zwierząt młodych, wśród kości owiec i kóz ten odsetek wynosił 10.1 %, a w przypadku szczątków świń - 17.1 %. Powyższe obserwacje wskazują, że świnie hodowano nie tylko dla mięsa, ale także w celu uzyskania słoniny, drobne przeżuwacze -głównie dla mięsa, a bydło - jako zwierzęta pociągowe oraz dla mleka. Bydło było budową zbliżone do tura. Występują zarówno osobniki niskorosłe typu Bos taurus brachyceros, jak i wysokie Bos primigenius (Table 7). Nie stwierdzono form pośrednich, świadczących o krzyżowaniu się obu typów. Owce należały do formy drobnej, zbliżonej do muflona, osiągały do 59 cm w kłębie. Konie charakteryzowały się znaczną wysokością - około 150 cm - i silną budową ciała. Porównanie wyników analizy archeozoologicznej materiałów ze wzgórza Kazackaja oraz z innych miejsc stacjonowania wojsk rzymskich (Bałakława, Novae) pozwala stwierdzić, że dieta mięsna na wymienionych stanowiskach znacznie się różniła (Table 8). Przyczyny takiego stanu rzeczy mogły być różne. Wydaje się, że przede wszystkim dieta była dostosowana do możliwości zaopatrzenia w danym miejscu.
first rewind previous Page / 1 next fast forward last
JavaScript is turned off in your web browser. Turn it on to take full advantage of this site, then refresh the page.