Search results

1

Smak życia — smak śmierci. Uczta Władimira Sorokina

100%

Zywert A.

Slavica Wratislaviensia

|

2014

|

vol. 158

337 - 347

EN

The Feast (Пир, 2001) by Vladimir Sorokin is considered to be the culmination of the second period of the author’s literary work, and the one that presages his break up with the fundamental principles of postmodernism and conceptualism. The Feast consists of thirteen novels, all of which more or less literally revolve around the theme of eating. Sorokin’s search for the taste of life based on the opposition body/flesh–the disincarnate, culture–pseudoculture, manifests his critique of the superficiality of modern societies, in which the collective pursuit of sensuality together with widespread accessibility of all sorts of material goods are signs of inner self-destruction. Sorokin’s “taste of death,” expressed principally in the display of various forms of cannibalism, prefigures the advent of afuture “taste of life” — free from taboo, illusion and prejudice.

2

Między postkomunizmem a postmodernizmem. Najnowszy dramat rosyjski w poszukiwaniu tożsamości kulturowej

100%

Mięsowska L.

Miscellanea Posttotalitariana Wratislaviensia

|

2016

|

vol. 4: POKOLENIE — TRANSFORMACJA — TOŻSAMOŚĆ Gardzienickie czytania teatroznawcze… i nie tylko

59-77

EN

Russian drama after 1991, suspended between memory and oblivion, attempts to process an overwhelming trauma of its own tragic history. Evgeny Grishkovets, Vladimir Sorokin, Ludmila Petrushevskaya, Alexey Shipenko, Oleg Bogayev, Vasily Sigarev, the Presnyakov brothers, Ivan Vyrypaev and others show experiences preceding and following Perestroika and demonstrate the scale of traumatic consequences of old structures disintegration as well as dangers connected with entering the area of freedom. This way Russian drama underwent all the development stages ranging from admiration for freedom to its negation, all the time without losing an interest in the internal man. Therefore criticism of the communist ideology as a kind of utopia and visions showing the risk of the rebirth of totalitarianism in Russia coexist along with the stream of consciousness depicting what is happening in the soul of a contemporary Russian. The process of self-identification of the human being that is decentralised, standardised and attached to stereotypes of mass awareness takes place within the framework of postmodernist mixture of stylistics and aesthetics, deconstruction of the reality and the language, play with culture codes, which is most fully expressed through the ongoing process of searching for cultural identity of the discussed works.

3

Постмодернистский авангардизм в языкознании ХХI века

100%

Kiklewicz A.

Przegląd Rusycystyczny

|

2019

|

issue 3

PL

Autor rozważa wpływ postmodernizmu na współczesne nauki humanistyczne, zwłaszcza na językoznawstwo. Główną tezę pracy można sformułować następująco: postmodernizm przyczynia się do tego, że w językoznawstwie rozpowszechniają się takie tendencje, jak niedookreślenie przedmiotu badań, rezygnacja z dyrektyw systemu języka, unieważnienie wymogów stylu naukowego, łamanie wymogu sprawdzalności twierdzeń, łamanie zasady kooperacji, symulacja interdyscyplinarności, pseudoglobalizm, powierzchowność. Autor analizuje obecność postmodernizmu w językoznawstwie na przykładzie kilku jego współczesnych kierunków: lingwokulturologii, etnolingwistyki, semantyki kognitywnej, dyskursologii.

EN

The author considers the impact of postmodernism on the contemporaryhumanities, especially on the theoretical linguistics. The main thesis of the paper canbe formulated as follows: postmodernism contributes to the fact that in linguisticsincreasingly there are such tendencies, like mudding the subject of research,dispense with the ‘directives of language’, i.e. the disuse of conventional scientificlanguage, violations of the requirement of statements verifiability, breakingthe rules of communication. The author examines the elements of postmodernscience on example of several directions of modern linguistics: cultural linguistics(linguoculturology), ethnolinguistics, anthropological linguistics, cognitive linguistics,and discourse linguistics.

RU

Рассматривается влияние постмодернизма на современные гуманитарные науки, особенно лингвистику. Основной тезис может быть сформулирован следующим образом: Постмодернизм способствует распространению таких тенденций в лингвистике, как отсутствие определения предмета исследования, отказ от директив языковой системы, признание недействительными требований научного стиля, нарушение требования достоверности утверждений, нарушение принципа сотрудничества, моделирование междисциплинарности, псевдо-глобализм, поверхностность. Автор анализирует наличие постмодернизма в лингвистике на примере нескольких его современных направлений: языковая культура, этнолингвистика, когнитивная семантика, дискурсология.

4

Христианин на встрече с МакMиром

100%

Węcławik J., Венцлавик И.

Nurt SVD

|

2020

|

issue 1

363-382

RU

Понятие МакМир связано со многими символами современного мира, а также с людьми, работающими в средствах массовой информации (масс-медиа). Бенджамин Барбер определяет МакМир, как виртуальную реальность, которая создается сетью высокоразвитых информационных технологий, выходящих за пределы национальных рынков, основанных на потреблении и прибыли. Это также корпорации, которые создают этот мир, управляют мировой экономикой. Каково положение Католической Церкви в этом мире? Иоанн Павел II в Pastores dabo Vobis указал на моральный хаос и идейную потерянность, хотя есть и немало случаев позитивного поведения людей перед лицом трагедий континентального или мирового масштаба. Однако настораживает тот факт, что цели многих научных исследований ведут к цивилизации смерти и улучшению методов убийства, потому что в основе МакМира лежит ошибочная концепция человека, исключающая из жизни Бога, а также трансцендентальное и моральное измерение человека, в то время как у ее основания лежат гедонизм и потребительство. Человек, которым завладела гордыня, поверил во власть своего разума и считает себя правилом и правом всей реальности. Он признает смерть Бога и живет так, как будто Бога нет.

EN

The term McWorld is associated with many symbols of the modern world as well as with people involved in mass media. Benjamin Barber defines McWorld as a virtual reality constructed by all-powerful networks of highly developed information techniques, reaching beyond national markets based on consumption and profit. They are also corporations that design this world and govern the world economy. What is the situation of the church in this world? In Pastores dabo vobis, John Paul II pointed to moral chaos and ideological confusion, although there are many very positive human behaviours with regard to tragedies of continental or global dimension, such as earthquakes, famine, armed conflicts or epidemics. However, it is worrying that the goals of scientific research lead to the civilization of death and to the improvement of methods of killing, because the basis of McWorld is the erroneous conception of man eliminating God from one’s life as well as the transcendental and moral dimension of man, and its basis is hedonism and consumerism. Conquered by pride, man came to believe in the power of his mind alone and decided that he was the principle and reason of all reality. He professes the death of God and lives as if there were no God.

5

Zuzanna Ginczanka: krytyka, poezja, życie. O tym, jak otwierają się znaki

100%

Zając M.

Iudaica Russica

|

2020

|

issue 2(5)

112-125

RU

В статье я пытаюсь уловить определенную литературную и культурную черту феномена Зузанны Гинчанки, польской поэтессы еврейского происхождения. Я имею в виду 1) биографические элементы, 2) критические труды, где эти элементы обрабатываются и интерпретируются, а также 3) избранные поэтические произведения. Лейтмотивом моего размышления является понятие открытости (в смысле неопределенности), которое связываю с интеллектуальным климатом постмодернизма, но при этом отслеживаю его различные формы в жизни Гинчанки, в критических трудах ей посвященных и в ее поэзии.

EN

The article is an attempt to grasp a feature of the literary and cultural phenomenon of Zuzanna Ginczanka, a Ukrainian-born Polish poetess of the Jewish origin. It refers to 1) biographical elements, 2) their mediation in chosen critical works, as well as 3) the samples of Ginczanka’s literary output. The key concept for my investigations is openness (understood mainly as indeterminacy of meaning), which I associate with the intellectual climate of postmodernism, to trace, however, the modalities and variations of openness in Ginczanka’s life, criticism and poetry.

6

Гамлет на российской сцене XX века

99%

Шамина В.

Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica

|

2016

|

issue 9

109-118

EN

The essay addresses the history of staging Hamlet in the Soviet and post-Soviet Russia. It is based both on the reviews by influential critics of the past and on the personal impressions of the author herself at the turn of the 21st century. The analysis of the dynamics of staging Hamlet in Russia leads to the conclusion that Shakespeare’s tragedy has always functioned like a seismograph, registering every little change in the society and reflecting the general intellectual ambience and attitudes of the Russian intelligentsia.

RU

Статья посвящена анализу истории постановок трагедии Шекспира Гамлет в советской и постсоветской России. Она основывается как на рецензиях авторитетных критиков прошлых лет, так и на личных впечатлениях автора конца XX – начала XXI века. Анализ динамики различных подходов к интерпретации шекспировского сюжета подводит к выводу о том, что это произведение, как сейсмограф регистрирует малейшие колебания в обществе и как нельзя лучше отражает умонастроения российской интеллигенции.

7

МИФ, МИРОВОЕ ВРЕМЯ И МОДЕЛИ ПРОСТРАНСТВА В ПОСТМОДЕРНИСТСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В. ПЕЛЕВИНА

85%

Dohnal J., Abaganova A.

Porównania

|

2018

|

vol. 23

|

issue 2

151-172

EN

This article focuses on one of the themes of Pelevin’s creative work – the category of myth. The myth is investigated in all its forms, variations and transformations from classical mythology (God Ra) to modern social, political to vampire mythology. Modern mythology is an instrument of socialization of a mass man, and manipulation of his consciousness. Myth, by virtue of many times repeated frequency, changes the category of time in the unfolding of the plot in the works of postmodernists. The problem of determining the status and role of myth in the work of V. Pelevin is studied. Pelevin uses in his novels such a feature of his poetics as «neomythologism» – the intertextual borrowing of certain elements of archaic structures of myths or meta-stories. Mythological time replaces the objective historical time, since actions and events are represented as prototypes in the novel.

RU

В данной статье рассматривается одна из тем творчества Виктора Пелевина – миф. Исследуется миф с учетом всех его форм, вариаций и трансформаций от классической мифологии (Бог Ра), современной социальной, политической до вампирской мифологии. Миф, в силу тематизированной возможности многократной повторяемости, модифицирует категорию времени в развертывании сюжета в произведениях постмодернистов. В статье изучается проблема определения статуса и роли мифа в творчестве В. Пелевина. Делается вывод о том, что миф является фундаментальной категорией многих романов Пелевина. Писатель использует в романах такую особенность своей поэтики, как «неомифологизм» – межтекстовое заимствование некоторых элементов архаических структур мифов или мета-историй. Объективное историческое время заменяется мифологическим временем, поскольку действия и события представлены в романе как прототипы.

8

Remake w najnowszej dramaturgii rosyjskiej (próba syntezy)

80%

Tyka A.

Przegląd Rusycystyczny

|

2020

|

vol. 170

|

issue 2

RU

Целью статьи является обсуждение популярного в постмодернистской культуре приема римейка, который все чаще используется авторами новейшей русской драматургии. Автор пытается охарактеризовать и классифицировать этого явления, ссылаясь на работы русских и зарубежных исследователей. Выводы обосновываются примерами реинтерпретации классических произведений (Антона Чехова, Николая Гоголя, Федора Достоевского, Ивана Гончарова, Льва Толстого и др.) современными русскими драматургами.

EN

The purpose of this paper is to discuss the remake tool, popular in postmodern culture, which is increasingly used by the authors of the new Russian dramaturgy. The author attempts to characterize and classify this phenomenon, citing the work of Russian and foreign academics. The author supports her conclusions with examples of reinterpretation of classical works (Anton Chekhov, Nikolai Gogol, Fyodor Dostoyevsky, Ivan Goncharov, Leo Tolstoy and others) by contemporary playwrights.

PL

Celem artykułu jest omówienie popularnego w kulturze postmodernistycznej chwytu remake’u, który jest coraz częściej wykorzystywany przez autorów najnowszej dramaturgii rosyjskiej. Autorka podejmuje próbę scharakteryzowania i sklasyfikowania tego zjawiska, powołując się na prace rosyjskich oraz zagranicznych badaczy. Swoje wnioski autorka podpiera przykładami reinterpretacji utworów klasycznych (Antona Czechowa, Nikołaja Gogola, Fiodora Dostojewskiego, Iwana Gonczarowa, Lwa Tołstoja i in.) przez współczesnych dramaturgów.

9

Произведения Александра Марданя в контексте „новой драмы”

80%

Sibirnaja M.

Kultury Wschodniosłowiańskie - Oblicza i Dialog

|

2018

|

issue 8

207-217

EN

The article attempts to allocate and analyze the most essential characteristics of plays by A. Mardan's, a popular Russian-speaking Ukrainian playwright, and to inscribe his work in the context of the dynamics of the phenomenon of the new drama. The attempt of the author is to understand a complex post-Soviet reality in order to reflect it in the artistic space of the drama. The plays demonstrate the destruction of habitual human values, including moral, ethical, aesthetic, and other norms that guide people in life. At the same time, his plays exploit the techniques and elements of various genres of mass culture. One may say that certain principles have become an integral quality of Mardan's plays such as the approach of the plays to the truth of life, the external everydayness, the use of elements of documentary theater and the theater of absurd, the construction of the plot with an eye for entertainment or scandalous intrigue, philosophical overtones and the author's attitude to the depicted world. This indicates that his plays may be regarded as works of ‘the new drama’ that occupy a worthy place in the contemporary Russian-language drama of the post-Soviet period.

10

Scriptor ludens: strategia twórcza Wiktora Pielewina

80%

Ochniak M.

Przegląd Rusycystyczny

|

2022

|

issue 4

174-189

RU

Статья посвящена оценке отношения современного русского писателя Виктора Пелевина к читателям и литературной среде в контексте тезисов, выдвигаемых Йоханом Хёйзингой в его книге Homo ludens (Человек играющий). Голландский исследователь указывает в своей публикации, что „игра в культуре предстоит как некая заданная величина, предшествующая самой культуре, сопровождающая и пронизывающая ее от истоков”. В свою очередь Пелевин, скрываясь от читателей и тщательно разделяя личную жизнь и профессиональную деятельность, ведет своеобразную игру с читателями и критиками его творчества, которую я охарактеризовала вынесенным в название статьи понятием „scriptor ludens”.

PL

Artykuł jest poświęcony ocenie postawy współczesnego rosyjskiego pisarza Wiktora Pielewina wobec czytelników i świata literackiego w kontekście tez stawianych przez Johana Huizingę w jego książce Homo ludens. Holenderski badacz wskazuje w swej publikacji, że „zabawa jest wielkością daną kulturze, egzystującą przed samą kulturą, towarzyszącą jej i przenikającą ją od samego początku”. Natomiast Pielewin skrywając własną osobę przed odbiorcami i skrzętnie oddzielając życie prywatne od zawodowego, prowadzi – w moim przekonaniu – swoistą grę z czytelnikami i krytykami jego twórczości, którą scharakteryzowałam zawartym w tytule określeniem „scriptor ludens”.

EN

The aim of this article is to assess the attitude of the contemporary Russian writer Viktor Pelevin towards readers and literary world in the context of the theses put forward by Johan Huizinga in his book Homo ludens. As the Dutch researcher points out in his paper, „Play is a culture's attribute, which precedes, accompanies, and penetrates it from the very beginning”. Pelevin, on the other hand, by concealing himself from readers and meticulously separating his personal and professional life, engages - in my opinion - in a peculiar game with his readers and critics, which I described by the expression used in the title: „scriptor ludens”.

11

Проблема дегуманизации в виртуальном тексте новейшей русскоязычной драматургии

80%

Pieczyński M.

Przegląd Rusycystyczny

|

2023

|

issue 2 (182)

99-123

PL

Postsowiecka dramaturgia rosyjska jest tekstocentryczna oraz literaturocentryczna. Najważniejszym punktem odniesienia dla jej twórców jest szeroko rozumiany tekst. Zarówno literacki, jak i tekst kultury. Dramatopisarze w swoich utworach performatywne przedstawianie zastępują retrospektywnym opowiadaniem. Centrum zainteresowania stanowi zaś nie tyle otaczająca rzeczywistość, co jej kulturowy obraz. W ostatnich latach coraz częściej obraz ten ma charakter wirtualny. Dramaturgia chętnie wykorzystuje technologie informacyjne. Dialogi przypominają internetowe czaty, zaś relacje bohaterów wywołują skojarzenia z kontaktem utrzymywanym za pośrednictwem portali społecznościowych. Redukcja świata przedstawionego do poziomu przestrzeni wirtualnej skutkuje degradacją człowieczeństwa. Bohater dramatu współczesnego wiele ma wspólnego z postaciami gier komputerowych. Zanurzony w przestrzeni Internetu, traci kontakt z otaczającym go światem. To zaś prowadzi albo do pełnej demoralizacji, albo wręcz do całkowitej dehumanizacji. Człowiek w omawianych tekstach staje się swoim własnym, cyfrowym symulakrem. Dehumanizacja ma charakter dosłowny lub metaforyczny. W pierwszym przypadku bohater albo traci swoją ludzką naturę, albo w ogóle nie jest człowiekiem. Trafia do świata wirtualnego, zamieniając się w postać z gry komputerowej, jak w sztuce „Net” Walerija Pieczejkina. Ewentualnie sam jest częścią tego świata – wideoblogerką z kamerą zamiast ręki lub inteligentnym asystentem osobistym o imieniu Siri. Metaforycznej dehumanizacji ulegają bohaterowie, uzależnieni od Internetu, pogrążeni w przestrzeni wirtualnej. Postaci sztuk „Dziennik Alony Cziżuk” Julii Woronowej oraz „Grisza” Ingi Wosk komunikują się ze sobą wyłącznie za pośrednictwem czatów i portali społecznościowych. Człowiek, o którym piszą autorzy nowego-nowego dramatu, często zamiast imienia posługuje się internetowym nickiem, a seks, z reguły wirtualny, traktuje jak ucieczkę od rzeczywistości, tracąc zdolność nie tylko do miłości, ale nawet do odczuwania fizycznej przyjemności. Intertekstualny, tekstocentryczny „nowy dramat” powoli ustępuje miejsca nowemu zjawisku, które można określić mianem internetowego „nowego-nowego dramatu”. Jest on również tekstocentryczny, jednak w jego centrum znajduje się tekst wirtualny.

RU

Постсоветская русская драматургия имеет текстоцентричный и литературоцентричный характер. Для ее авторов важнейшей точкой отсчета является широко понимаемый текст. Как литературный, так и текст культуры. Драматурги в своих произведениях перформативное представление заменяют ретроспективным рассказом. В центре внимания находится не окружающая действительность, только ее культурный образ. В последние годы все чаще этот образ имеет виртуальный характер. Драматурги часто пользуются информационными технологиями. Диалоги напоминают онлайн-чаты, зато отношения между героями вызывают ассоциации с коммуникацией в социальных сетях. Реальный мир вытесняется виртуальным, что ведет к деградации человечности. Герой современной пьесы имеет много общего с героями компьютерных ирг. Он, погружаясь в пространстве Интернета, теряет связь с окружающим миром. Это ведет к полной деморализации или даже к окончательной дегуманизации. Человек в анализируемых пьесах становится своим собственным, цифровым симулякром. Дегуманизация имеет дословный или метафоричный характер. В первом случае персонаж либо теряет свою человеческую сущность, либо вообще не является человеком. Он попадает в виртуальный мир, превращаясь с героя компьютерной игры, как в пьесе Net Валерия Печейкина. Или он сам является частью этого мира – как в случае видеоблогерши с камерой вместо руки или виртуальным помощником Сири. Метафоричной дегуманизации подвергаются те, кто страдает от Интернет-зависимости. Персонажи пьес Юлии Вороновой и Инги Воск общаются друг с другом исключительно посредством чатов и соцсетей. Человек, о котором пишут авторы новой-новой драмы, часто вместо имени пользуется никнеймом, а секс, часто виртуальный, это для него бегство от реальности, из-за чего он теряет умение не только любить, но даже чувствовать физическое удовольствие от половых контактов. Интернеткстуальная, текстоцентричная новая драма уступает место новому явлению, которое можно назвать Интернетной «новой-новой драмой». Она тоже текстоцентрична, но в ее центре – виртуальный текст.

EN

Post-Soviet Russian-language dramaturgy is text-centric and literature-centric. The most important point of reference for its creators is the widely understood text. Both literary and cultural text. In their works, playwrights replace performative representation with retrospective storytelling. The center of interest is not so much the surrounding reality as its cultural image. In recent years, this image has become more and more virtual. Dramaturgy willingly uses information technology. Dialogues resemble online chats, and the characters' relationships evoke associations with contact maintained via social networking sites. The reduction of the presented world to the level of virtual space results in the degradation of humanity. The protagonist of a contemporary drama, immersed in the space of the Internet, loses contact with the world around him. This in turn leads either to a complete demoralization, or even to a complete dehumanization. In the discussed texts, man becomes his own digital simulacrum. Dehumanization is either literal or metaphorical. In the first case, the hero either loses his human nature or is not human at all. He ends up in the virtual world, turning into a character from a computer game, as in the play "Net" by Valery Pecheykin. Or maybe he's part of that world himself - a video blogger with a camera instead of a hand, or an intelligent personal assistant named Siri. The protagonists, addicted to the Internet, immersed in virtual space, are metaphorically dehumanized. The characters of the plays "Journal of Alona Cziżuk" by Julia Woronowa and "Grisza" by Inga Wosk communicate with each other only through chats and social networking sites. The man described by contemporary Russian-language playwrights often uses an online nickname instead of his name, and treats sex, usually virtual, as an escape from reality, losing the ability not only to love, but even to feel physical pleasure. The intertextual, text-centric "new drama" is slowly giving way to a new phenomenon that can be described as the Internet "new-new drama". It is also text-centric, but at its center is virtual text.

12

Czy po religii, nauce i filozofii tylko sztuka może nas zbawić? Soteriologia Richarda Rorty’ego

71%

Mordka C.

ΣΟΦΙΑ. Pismo Filozofów Krajów Słowiańskich

|

2016

|

vol. 16

39-53

RU

В статье автор представляет новое решение, предложенное Р. Ротри, проблемы, касающейся признания законными человеческих убеждений о мире вместе с возможностью достижения своеобразного спасения. Спасение предлагала религия, потом философия, а затем наука. Ротри критикует все эти попытки, утверждая, что они опираются на ошибку круга в аргументации. Он предлагает радикально бросить старую перспективу путем «отвержения лестницы», т.е. уровня знаний в пользу попыток самотворения, целью которых является не быть копией чего-то или кого-то другого.

EN

In the paper the author presents R. Rorty’s new solution to the problem of validation of human believes and the possibility of obtaining a sort of salvation. Salvation was offered by religion, then philosophy and science. Rorty criticizes all of those efforts, because of the error in reasoning. And then proposes radical rejecting the old perspective (“pushing off the ladder”) with its zone of knowledge, and accepts instead the imperative of autocreation instead that is the demand of not being a copy of anyone or anything.

13

Номадологический проект Давида Фонкиноса

71%

Zhukova N.

Filologia Polska. Roczniki Naukowe Uniwersytetu Zielonogórskiego

|

2018

|

vol. 4

401-416

EN

The article overviews a nomadic project of postmodernism based on the French novel Memories (original title Les Souvenirs) by David Foenkinos. It is noted that nomadic (from English nomad – a wanderer) project captures in his text the state of culture being “seized” by the quantum leap principle. The history of any individual has a randomprobabilistic nature, as well as interpretations that are given to certain historical events (later becoming official versions), are also of randomprobabilistic nature. Consequently, no one can claim truth only in his or her personal story. From this point of view, every individual is a “nomad” travelling in history. The coincidence of memories occurs in the Aeon, forming the “event of the Aeon”. The course of life depends on the vector of memories and on the meaning that is given to them, as well as on what other eventsmemories from the Aeon “cling” to human consciousness.

PL

Artykuł przynosi ogląd nomadycznego projektu postmodernizmu opartego na francuskiej powieści Wspomnienia (tytuł oryginału: Les Souvenirs) Dawida Foenkinosa. Jak wolno sądzić, projekt nomadyczny (z angielskiego nomad – wędrowiec) ujmuje w tym tekście stan kultury „uchwyconej” z perspektywy zagubienia w czasie. Historia każdej jednostki odznacza się losowym i możliwym scenariuszem, podobnie jak z interpretacjami danych wydarzeń dziejowych (później stających się ich oficjalnymi wersjami), one także mają zbliżoną naturę. W rezultacie nikt nie może głosić prawdy o własnej osobistej historii. Z tego punktu widzenia wszyscy jesteśmy nomadami, co znaczy, że podróżujemy po przeszłości. Związek wspomnień ujawnia się w wieczności, tworząc jakieś wydarzenie w eonie. Bieg życia zależy zatem od rodzaju wspomnień i znaczeń, jakie się im przypisuje, a także jak inne wydarzeniawspomnienia z eonu dotykają ludzką świadomość.

14

On connaît la musique. Cultural life during the siege of Leningrad in La Vie d’un homme inconnu by Andreï Makine

61%

Duffy H.

Lublin Studies in Modern Languages and Literature

|

2015

|

vol. 39

|

issue 1

DE

Der Band enthält die Abstracts ausschließlich in englischer Sprache.

EN

The present article focuses on the representation of the cultural life during the siege of Leningrad (1941-1944) in Andreï Makine’s eleventh novel. Analysing the portrait of the blockade created by La Vie d’un homme inconnu (2009) in the light of historical works and personal writings, I demonstrate that despite its apparent wish to contest the official version of the blockade Makine ends up endorsing some of the myths established by Soviet propaganda. He thus emphasises the Leningraders’ heroism, altruism and high level of culture, representing the blokadniki as active defenders of the city rather than helpless victims of both the atrocious conditions imposed by the siege and Stalinist terror. Consequently, although the novel may seem to belong to the canon of historiographic metafiction which systematically questions official historiography and gives voice to those excluded from making and writing History, a careful reading of the Franco-Russian author’s eleventh work of fiction reveals its conservative - not to say reactionary - character, even if La Vie d’un homme inconnu may be challenging another dominant discourse regarding the Soviet Union’s role in World War II, namely that forged in the West.

FR

Le numéro contient uniquement les résumés en anglais.

PL

Tom zawiera abstrakty tylko w języku angielskim.

RU

Том не содержит аннотаций на английской языке.

Refine search results

Smak życia — smak śmierci. Uczta Władimira Sorokina

Między postkomunizmem a postmodernizmem. Najnowszy dramat rosyjski w poszukiwaniu tożsamości kulturowej

Постмодернистский авангардизм в языкознании ХХI века

Христианин на встрече с МакMиром

Zuzanna Ginczanka: krytyka, poezja, życie. O tym, jak otwierają się znaki

Гамлет на российской сцене XX века

МИФ, МИРОВОЕ ВРЕМЯ И МОДЕЛИ ПРОСТРАНСТВА В ПОСТМОДЕРНИСТСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В. ПЕЛЕВИНА

Remake w najnowszej dramaturgii rosyjskiej (próba syntezy)

Произведения Александра Марданя в контексте „новой драмы”

Scriptor ludens: strategia twórcza Wiktora Pielewina

Проблема дегуманизации в виртуальном тексте новейшей русскоязычной драматургии

Czy po religii, nauce i filozofii tylko sztuka może nas zbawić? Soteriologia Richarda Rorty’ego

Номадологический проект Давида Фонкиноса

On connaît la musique. Cultural life during the siege of Leningrad in La Vie d’un homme inconnu by Andreï Makine