Full-text resources of CEJSH and other databases are now available in the new Library of Science.
Visit https://bibliotekanauki.pl

Results found: 12

first rewind previous Page / 1 next fast forward last

Search results

Search:
in the keywords:  русская литература
help Sort By:

help Limit search:
first rewind previous Page / 1 next fast forward last
1
Publication available in full text mode
Content available

Об отношениях к иностранным языкам в русской литературе

100%
Graf A.
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
|
2019
|
issue 12
37-50
EN
The article traces the dynamics of use and the role of foreign languages in the Russian literature in the 18th-20th centuries. The main subject of discussion are the factors regulating the attitudes towards foreign languages, ranging from individual to cultural-historical ones. Attention is focused on the changes in the vector of cultural orientation understood as a set of heterogeneous phenomena.
RU
Статья прослеживает динамику использования и роль иностранных языков в русской литературе в XVIII–XX веках. Обсуждаются факторы, регулирующие отношение к иностранным языкам, в диапазоне от индивидуальных до культурно-исторических. В центре внимания оказываются изменения вектора культурной ориентации как совокупность разнородных явлений.
2

Iluzje — złudzenia — omamy. Zniekształcenia percepcyjne w literaturze rosyjskiej XIX wieku na przykładzie małych form prozatorskich

89%
Brążkiewicz B.
Slavica Wratislaviensia
|
2014
|
vol. 158
69 - 81
EN
The aim of this text is to review the issue of one of the most dominant themes of 19th-century Russian literature — mental illness, and avery special way of depicting it in short literary pieces. As one can see, the perception of mental illness at that time was strongly related to distortion of senses, both visual and auditory, seen as illusions, delusions and halucinations. A. Pushkin, N. Gogol, F. Dostoevsky, V. Odoevsky, L. Tolstoy and A. Chekhov dealt with this issue in their novellas and short stories, underlining great idealistic, worldview, anthropological and political problems.
3

Śmierć i nieśmiertelność — dwa aspekty mitu wampirycznego (na podstawie wybranych utworów rosyjskiej literatury popularnej) .

89%
Arciszewska K.
Slavica Wratislaviensia
|
2018
|
vol. 166
455-466
EN
Death and immortality — two aspects of vampire myth (based on Russian literature) This article provides an opinion about death and immortality in culture and philosophy and the connection between these motives and vampire novels. The article shows many of symbolic aspects of the vampire. In the novels of different ages vampire was a synonym of death fear, death victim, friend and even rescuer on the existence way of a human being. The question based on selected Russian vampire novels.
RU
Смерть и бессмертие — два аспекта вампирического мифа(на основе русской литературы) Статья содержит обзор мнений на тему смерти и бессмертия в культуре и философии в контексте связей этих мотивов с вампирическим текстом. В статье представлена много-аспектность символики вампира, который в текстах разных эпох является, с одной стороны, олицетворением страха перед смертью и усопшими, с другой — жертвой смерти. Данная проблема рассматривается на основе избранных примеров русских вампирических романов.
4
Publication available in full text mode
Content available

Мотив надежды в рассказе Людмилы Улицкой «Алиса покупает смерть»

71%
Jeleńska W. K.
Przegląd Rusycystyczny
|
2023
|
issue 1 (181)
50-65
EN
Статья посвящена анализу рассказа Людмилы Улицкой «Алиса покупает смерть» в контексте мотива надежды. Новый сборник рассказов русской писательницы сильно пронизан философскими вопросами человеческого бытия и небытия. Очень актуальная тема надежды сильно резонирует в одном из рассказов из этого сборника, о чем свидетельствует приведенная ниже статья. В рассказе «Алиса покупает смерть» Улицкая использовала типичные для ее творчестваприемы. Главные герои рассказа - «маленькие люди», показанные в момент пересечения границы между жизнью и смертью. Наш анализ показал, что тема надежды, часто используемая в литературе, нашла многоплановое отражение и в творчестве русской писательницы. Главной движущей силой рассказа является любовь во многих ее проявлениях, а приближающаяся смерть дает надежду на новую жизнь в прямом и переносном, более философском смысле.
PL
Artykuł koncentruje się na analizie opowiadania Ludmiły Ulickiej „Alisa kupuje śmierć” w kontekście motywu nadziei. Nowy zbiór opowiadań rosyjskiej pisarki jest mocno przesiąknięty filozoficznymi pytaniami o człowiecze istnienie i nieistnienie. Bardzo aktualny motyw nadziei silnie wybrzmiewa w jednym z opowiadań z tego zbioru, o czym świadczy poniższy artykuł. W opowiadaniu „Alisa kupuje śmierć” Ulicka posługiwała się konwencjami typowymi dla jej twórczości. Głównymi bohaterami opowiadania są „mali ludzie”, ukazani w momencie przekraczania granicy życia i śmierci. Nasza analiza wykazała, że motyw nadziei, często używany w literaturze, znalazł odzwierciedlenie również na wielu płaszczyznach w twórczości rosyjskiej pisarki. Główną siłą napędową opowiadania jest miłość w jej wielu przejawach, a nadchodząca śmierć daje nadzieję na nowe życie w sensie dosłownym i przenośnym, bardziej filozoficznym.
RU
The article focuses on the analysis of Lyudmila Ulitska's short story „Alice buys death” in the context of the theme of hope. The Russian writer's new collection of short stories is strongly imbued with philosophical questions about existence and non-existence. The current theme of hope strongly resonates in one of the stories in this collection, as evidenced by the following article. In the story „Alice buys death”, Ulitskaya used conventions typical of her work. The main characters of the story are “little people”, shown at the moment of crossing the border of life and death. Our analysis proved that the theme of hope, which is often used in literature, was also reflected on many levels in the work of the Russian writer. The main driving force of the story is love in its many manifestations, and the coming death gives hope for a new life in a literal and a figurative, more philosophical sense.
5
Publication available in full text mode
Content available

Krew rosyjskiej geografii. "Granica zapomnienia" Siergieja Lebiediewa

71%
Milczarek M.
Przegląd Rusycystyczny
|
2023
|
issue 4 (184)
97-113
RU
Текст содержит интерпретацию романа Сергея Лебедева «Граница забвения» (2010). Основная проблема книги – межпоколенческая травма происходящая из сталинской эпохи. Ее механизмы были описаны со ссылкой на психоаналитическую традицию. Был представлен также посткатастрофический образ российского Крайнего Севера. Он был сравнен с описаниями радикального зла и homo sacer Джорджио Агамбена. Кроме того, в интерпретации были использованы труды Жака Деррида, оказавшиеся полезными при описании феномена расщепления наследственной травмы «Я», настоящего и смерти, а также политики памяти и жизни с призраками умерших.
PL
Tekst zawiera interpretację Granicy zapomnienia Siergieja Lebiediewa (2010). Głównym problemem książki jest międzypokoleniowa trauma pochodząca z epoki stalinowskiej. Jej mechanizmy zostały opisane w odwołaniu do tradycji psychoanalitycznej. Interpretacji został poddany także przedstawiony w powieści postkatastroficzny obraz rosyjskiej Dalekiej Północy. Porównano go do opisów radykalnego zła i zestawiono z homo sacer Giorgio Agambena. Sięgnięto także po pisma Jacquesa Derridy, które okazały się pomoce w opisie fenomenu rozszczepienia dziedziczącego traumę „ja”, teraźniejszości oraz śmierci, a także polityki pamięci i życia z widmami zmarłych.
EN
The text contains an interpretation of Sergei Lebedev's “Oblivion” (2010). The main problem of the book is the intergenerational trauma from the Stalinist era. Its mechanisms have been described in reference to the psychoanalytic tradition. The post-catastrophic image of the Russian Far North presented in the novel was also interpreted. It has been compared to descriptions of radical evil and juxtaposed with Giorgio Agamben's homo sacer. The writings of Jacques Derrida were also used, which turned out to be helpful in describing the phenomenon of splitting traumatic "Self", the present and death, as well as the politics of memory and living with the specters of dead people.
6
Publication available in full text mode
Content available

В. Н. Перетц – особый взгляд на историю русской литературы XVIII века

71%
Бухаркин П., Санкт-Петербургский государственный университет Ф. ф.
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
|
2015
|
vol. Zeszyt specjalny 2015
RU
В статье рассматривается картина литературной жизни России XVIII века, созданная в работах В. Н. Перетца (1870−1935). Основное внимание уделяется той перспективе, в которой ученый рассматривал этот период и его хронологическим границам.
EN
The paper considers the picture of Russian literary life in the 18th century created in the works of Vladimir Peretz (1870−1935). Special attention is given to the perspective in which the scholar investigates this period and to the chronological boundaries of the period in question.
7
Publication available in full text mode
Content available

«Всё не так, как надо…»: от пародии Владимира Высоцкого до ремейка Вячеслава Пьецуха (аксиологизация русской классики)

71%
Чавдарова Д.
Acta Universitatis Lodziensis. Folia Litteraria Rossica
|
2021
|
issue 14
215-230
EN
The idea of the literariness of Russian culture, of the impact of literature on Russian life may be an axiom of the Russian cultural consciousness, yet it does not cease to attract the attention of researchers. Russian literature itself, from the 19th century onwards, has been a manifestation of this idea, even though the semantics of the life–literature relationship evolves. The present text traces the development of the said idea in the Russian unofficial literature from the Soviet period (1960s-1980s) on the basis of comparison between Vladimir Vysotsky’s parody on Pushkin’s prologue to the poem Ruslan and Lyudmila and Vyacheslav Pyetzukh’s The New Moscow Philosophy (Novaya moskovskaya filosofiya) – a remake of Dostoevsky’s Crime and Punishment. A question is posed about the difference between Vysotsky’s parody and school parodies (a connection which the bard’s researchers also investigate) and the elements of remake within it. The analysis thus leads to the theoretical problem of the relationship between parody and remake. What calls for attention in Pyetzukh’s novella is the metatextual commentary on the role and value of the Russian classics (and literature in general), and on the literariness of the Russian consciousness – a commentary which becomes close to scientific discourse. The affinity of Pyetzukh’s concept with that of Vysotsky can also be found in the travestied image of the Soviet reality as seen in the mirror of a classic work, and in the direct expression of the notion of devaluation: the “not as with other people” formula in Pyetzukh, and the one “things are not as they ought to be” in Vysotsky. The conclusion points to the development of a similar axiologisation of the Russian classics observable in the post-modern remakes from the 1990s to this day.
RU
Идея о литературности русской культуры, о воздействии литературы на русскую жизнь является в русском культурном сознании аксиомой, но она не перестает привлекать внимание исследователей. Эту идею воплощает сама русская литература с XIX в. до наших дней, причем семантика соотношения жизнь – литература меняется. В статье прослежива- ется развитие упомянутой идеи в русской неофициальной литературе советского периода (60-е – 80-е гг. ХХ в.) на основе сопоставления пародии Владимира Высоцкого к вступлению Пушкина из поэмы Руслан и Людмила и повестью Вячеслава Пьецуха Новая московская фи- лософия как ремейка Преступления и наказания Достоевского. Ставится вопрос об отличии пародии Высоцкого от школьных пародий (связь с которыми анализируют исследователи поэта) и об элементах ремейка в ней. Таким образом, анализ позволяет разграничить паро- дию и ремейк. В повести Пьецуха внимание привлекает метатекстовый комментарий роли и ценности русской литературы (и вообще литературы), литературности русского созна- ния, – комментарий, который сближается с научным дискурсом. Близость художественной концепции Пьецуха с художественной концепцией Высоцкого открывается в травестиро- ванном образе советской действительности, увиденной в зеркале классического произве- дения, как и в прямом выражении идеи снижения, измельчания: формула «не как у людей» у Пьецуха и формула «все не так, как надо» у Высоцкого. Заключение отсылает к разви- тию подобной аксиологизации русской классики в ремейках постмодернизма с 90-х гг. ХХ в. до наших дней.
8

O literaturze rosyjskiej, jej nauczaniu i literaturocentryzmie

71%
Woźniak A.
Roczniki Humanistyczne
|
2016
|
vol. 64
|
issue 7: Słowianoznawstwo
43-62
PL
W artykule poruszona została problematyka literatury rosyjskiej pod kątem jej znaczenia i statusu w kulturze i życiu społecznym. Skoncentrowano się więc na miejscu literatury w programach nauczania we wczesnych szkołach wyższych w Rosji (Akademia Kijowsko-Mohylańska, Akademia Słowiano-Grecko-Łacińska, Uniwersytet Moskiewski). W rozważaniach przedstawiono poza tym krótki zarys poszczególnych epok literackich w Rosji XVIII-XX wieku z punktu widzenia wysokiej pozycji i rangi literatury (literaturocentryzmu) w kulturze rosyjskiej. W ciągu rozwoju procesu historycznoliterackiego obserwuje się w Rosji wysokie waloryzowanie literatury, dostrzeganie w niej charakteru dydaktyczno-moralizatorskiego, idei służenia ojczyźnie i państwu, ducha opozycjonizmu i buntu, a także właściwą jej tendencję aksjologiczną, obecność pierwiastków duchowych i metafizyki. Przytoczone zostały również wypowiedzi niektórych krytyków, pisarzy i literaturoznawców na temat literatury w ogóle (J. Krzyżanowski, U. Eco, W. Iser) oraz oceny krytyczne, zarówno pozytywne, jak i nader negatywne, degradujące literaturę rosyjską (W. Bieliński, W. Rozanow, W. Chodasiewicz, W. Nabokow, A. Terc, M. Epsztein, I. Suchich, S. Rassadin).
RU
В статье рассматривается проблематика русской литературы с точки зрения ее значения и статуса в культуре и общественной жизни. Внимание сосредоточено в данных рассуждениях на позиции литературы в системе научной программы ранних высших учебных заведений (Киево-Могилянская академия, Славяно-греко-латинская академия, Московский университет). В статье дается сжатый обзор очередных литературных эпох, литературного процесса XVIII–XX веков в России. Автор сосредоточивается в основном на указании высокой роли и ранга литературы (литературоцентричности) в русской культуре. В ходе развития литературного процесса усматривается в литературе дидактически-назидательный характер, идея гражданского служения отечеству, оппозиционный и бунтарский дух, а также свойственная литературе аксиологическая перспектива, духовность и метафизика. Приводятся кроме того выбранные высказывания некоторых критиков, писателей и литературоведов на тему литературы вообще (Ю. Кжижановски, У. Эко, В. Исер), а также критические оценки, как положительные, так и сугубо отрицательные и деградирующие русскую литературу (В. Белинский, В. Розанов, В. Ходасевич, В. Набоков, А. Терц, М. Эпштейн, И. Сухих, С. Рассадин).
EN
The article discusses Russian literature and its impact on Russian cultural and social life. The author focuses on the role of literature in the educational programmes offered by early Russian universities (Kiyv-Mohyla Academy, Slavic Greek Latin Academy and Moscow State University). The article also outlines the sequence of literary epochs in Russia from the 18th to the 20th century in order to highlight the privileged status and the social prestige of literature (literature centrism) in Russian culture. Throughout its evolution period, Russian literature has evidently been held in high social esteem and recognized for its didactic and moralizing function; its patriotic motives of serving the country; its role in empowering resistance and dissent; and its characteristic axiological orientation, enriched with spiritual and metaphysical elements. The article also lays out ideas and opinions of critics, writers and literature researchers on literature in general (J. Krzyżanowski, U. Eco, W. Iser) along with a spectrum of appraisals regarding Russian literature – from positive to strongly negative ones (W. Bieliński, V. Rozanov, W. Chodasiewicz, V. Nabokov, A. Tertz, M. Epstein, I. Sukhikh, S. Rassadin).
9
Content available remote

Recepcja twórczości literackiej Maksyma Gorkiego w Polsce

71%
Głuszkowski P.
Studia Rossica Gedanensia
|
2019
|
issue 6
83-96
EN
The paper explores the reception of Maxim Gorky’s literary works in Poland in 1900–2018. At the beginning of the 20th century Gorky was among the most-translated Russian authors. Translations of his works were published in the former Polish territories under all partitions (Russian, Prussian and Austrian). In the years 1918–1939/1945, despite anti-Soviet attitudes of a significant part of Polish society, Gorky was still very popular. In the times of the Polish People’s Republic (1945–1989), the writer was characterized by the historians of Russian literature as a classic Soviet writer and the founder of the Socialist Realism. Polish scholars usually repeated views of their Soviet colleagues. Recently Gorky’s works attract attention rather of Polish writers and publicists (Józef Hen, Adam Michnik, Sylwia Frołow, Krzysztof Varga) than of historians of literature.
RU
В статье представлены особенности восприятия литературного творчества Максима Горького в Польше в 1900–2018 гг. В начале XX в. его произведения часто переводились на польский язык (в Российской империи, Австро-Венгрии и Германии). В 1920–1930 гг., несмотря на антисоветские настроения, Горький пользовался в Польше большой популярностью. В 1945–1989 гг. польские литературоведы, вслед за советскими учеными, представляли Горького как классика советской литературы и основателя методы соцреализма. В последнее время к творчеству Горького чаще обращаются писатели и публицисты (Юзеф Хен, Адам Михник, Силвия Фролов, Кшиштоф Варга), чем историки литературы.
10

Kanon lektur na studiach rusycystycznych. Propozycje w odniesieniu do literatury epok dawnych

63%
Dąbrowska M.
Roczniki Humanistyczne
|
2016
|
vol. 64
|
issue 7: Słowianoznawstwo
81-94
PL
Artykuł składa się z trzech części: 1. definicja kanonu i zarys dyskusji nad kanonem („precz z kanonami”, „sens i bezsens kanonu”, „w poszukiwaniu kanonu”), 2. nauczanie literatury rosyjskiej X-XVIII wieku w Instytucie Rusycystyki Uniwersytetu Warszawskiego (program studiów, triada "wiedza - umiejętności - kompetencje społeczne", kanon lektur dla społeczeństwa a kanon lektur dla studentów), 3. literatura rosyjska X-XVIII wieku (kryteria doboru, propozycje).
RU
Статья состоит из трех частей: 1. список произведений для обязательного чтения и история дискуссии над этим вопросом (список произведений для обязательного чтения – pro et contra, в поиске списка произведений для обязательного чтения), 2. преподавание русской литературы X-XVIII вв. в Институте русистики Варшавского университета (программа обучения, система знаний, навыков и умений, список произведений для обязательного чтения для общества и для студентов), 3. русская литература X-XVIII вв. (критерии подбора, предложения).
EN
The article consists of three parts: 1. Definition of the canon and outline of a discussion about the canon (“no more canons”, “sense and nonsense of canon”, “in search for canon”), 2. Teaching of Russian literature of the 10th-18th centuries in the Institute of Russian Studies on University of Warsaw (programme of the studies, triad “knowledge – skills – social competences”, canon of texts for the society and canon of texts for the students), 3. Russian literature of the 10th-18th centuries (selection criteria, suggestions).
11
Publication available in full text mode
Content available

Utopie nieśmiertelności. Nikołaj Fiodorow i Wasilij Rozanow

54%
Milczarek M.
Przegląd Rusycystyczny
|
2020
|
issue 3 (171)
RU
УТОПИИ БЕССМЕРТИЯ. НИКОЛАЙ ФЕДОРОВ И ВАСИЛИЙ РОЗАНОВ Целью настоящей статьи является анализ идеи бессмертия у двух русских мыслителей: Николая Федорова и Василия Розанова. Сначала представлена философия Федорова, который утверждал, что смерть нужно победить, а всех умерших воскресить. Эту задачу Федоров рассматривал как продолжение дела Христа и осуществление основной цели христианства - спасения человека. Дальше анализируется идея бессмертия у Розанова. Он не принимал христианский вариант бессмертия и попытался заменить его собственным проектом, который предполагал слияние со сверхиндивидуальным потоком жизни. Из этого вытекало согласие на уничтожение личности. В заключении сказано, что хотя идеи Федорова и Розанова направлены в противоположные стороны, их объединяет утверждение жизни и стремление преодолеть смерть.
EN
UTOPIAS OF IMMORTALITY. NIKOLAI FEDOROV AND VASILY ROZANOV The purpose of this work is to analyze idea of immoratlity by two Russian thinkers: Nikolai Fedorov and Vasily Rozanov. At the beginning, Fedorov’s philosophy is presented, who claimed that death needs to be defeated and all the dead people should be resurrected. Fedorov understood this task as a continuation of the mission of Christ and the realization of the fundamental postulate of Christianity - the salvation of a man. Then, the text deals with the Rozanov’s idea of immortality. He did not accept Christian version of immortality and tried to replace it with his own project, which involved a merger with the super-individual flow of life. This implied an agree for the destruction of the individual human. In conclusion, it is said that although Fedorov’s and Rozanov’s ideas seem to be opposite, in fact, glorification of life and desire to defeat death connect them.
PL
UTOPIE NIEŚMIERTELNOŚCI. NIKOŁAJ FIODOROW I WASILIJ ROZANOW Celem artykułu jest analiza idei nieśmiertelności u dwóch rosyjskich myślicieli: Nikołaja Fiodorowa i Wasilija Rozanowa. Wpierw przedstawiona została filozofia Fiodorowa, który twierdził, że śmierć należy pokonać, a wszystkich zmarłych wskrzesić do życia. Zadanie to Fiodorow pojmował jako kontynuację dzieła Chrystusa i realizację fundamentalnego postulatu chrześcijaństwa - zbawienia człowieka. Następnie omówiona zostaje idea nieśmiertelności u Rozanowa. Odrzucał on chrześcijański wariant nieśmiertelności, próbując zastąpić go własnym projektem, który zakładał zjednoczenie z ponadindywidualnym potokiem życia. Konsekwencją była zgoda na zagładę jednostki. W zakończeniu stwierdzam, że chociaż idee Fiodorowa i Rozanowa wydają się sprzeczne, to w istocie łączy ich uwielbienie życia i pragnienie przezwyciężenia śmierci.
12

Vladimir Nabokov jako wykładowca literatury

54%
Grygiel M.
Roczniki Humanistyczne
|
2016
|
vol. 64
|
issue 7: Słowianoznawstwo
137-147
PL
Vladimir Nabokov podjął pracę wykładowcy akademickiego po wyjeździe do Stanów Zjednoczonych, gdzie wykładał na Wellesley College i Uniwersytecie Cornella literaturę europejską i literaturę rosyjską. W swoich wykładach pisarz zaprezentował kategoryczne i kontrowersyjne opinie na temat literatury, podzielił ją na arcydzieła i utwory, jego zdaniem mierne, stworzył hierarchię literacką, wynikającą z osobistych autorskich przekonań i upodobań. W literaturze rosyjskiej zachwalał twórczość M. Gogola, L. Tołstoja i A. Czechowa, negatywnie ocenił dorobek F. Dostojewskiego i M. Gorkiego. Z literatury europejskiej wyróżnił wybrane dzieła M. Prousta, J. Joyce’a i G. Flauberta, w każdym wypadku wskazywał na wartości kluczowe dla swojego dorobku, metody znamienne dla całej swojej prozy. Wykłady Nabokova stanowią nierozerwalną część jego dokonań literackich, są wykładnią literackiej filozofii pisarza.
RU
Владимир Набоков стал преподавателем литературы после переезда в США, где читал лекции в колледже Уэлсли и Корнеллском университете по русской и зарубежной литературах. В своих лекциях писатель представил твердые и спорные суждения на литературу, разделяя ее на шедевры, и, по его мнению, посредственные произведения, сочинил литературную иерархию как результат собственных авторских взглядов и симпатий. В русской литературе восхищался творчеством Н. Гоголя, Л. Толстого и А. Чехова, отрицательно высказывался на тему достижений Ф. Достоевского и М. Горького. В зарубежной европейской литературе подчеркивал значение выбранных произведений М. Пруста, Д. Джойса и Г. Флобера, в каждом случае определяя ключевые ценности и значительные методы для своего прозаического творчества. Лекции Набокова составляют неотделимую часть его творческого наследия, являются интерпретацией литературной философии писателя.
EN
When he arrived to the United States Vladimir Nabokov took a job as the university lecturer at Wellesley College and Cornell University. He taught Russian and European literature. In his lectures he presented a categorical and controversial opinions on literature, he divided it into masterpieces and works. In his opinion he created a hierarchy of literary resulted from his personal beliefs and preferences. In Russian literature, he praised works of M. Gogol, L. Tolstoy and Chekhov. He negatively assessed the achievements of F. Dostoevsky and M. Gorky. In the European literature he singled selected works of Marcel Proust, Joyce J. and G. Flaubert. In any case he pointed to the key values for his Works and methods characteristic of all his prose. Nabokov's lectures are the integral part of his literary achievements and they are writer’s literary philosophy.
first rewind previous Page / 1 next fast forward last
JavaScript is turned off in your web browser. Turn it on to take full advantage of this site, then refresh the page.